Плащ душегуба
Шрифт:
Публика внезапно смолкла. Похоже, зрители знали, что будет дальше. Панч расхаживал взад-вперед, закатывая глаза и распаляя себя; его лицо быстро наливалось кровью. Наконец он вытащил нечто вроде клоунского «батона» – длинную раздвижную колотушку в форме весла.
– Что ж, дорогуша, – заявил он. – Придется преподать тебе урок.
– О нет, добрый господин, пожалейте!
Панч принялся гонять Джуди по всему залу, забираясь под столы, а иногда и запрыгивая на них. Зрители бились в истерике. Рузвельт от смеха аж побагровел. Калеб же, казалось, вот-вот уснет.
Элизабет
– Ты полагаешь, вот в это превратилась бы и наша семейная жизнь? – шепнула она.
– Только палка была бы в твоих руках, – огрызнулся он.
– Да уж наверняка!
– Зачем ты сюда примчалась, в самом-то деле? – спросил Калеб.
– Дорогой господин Спенсер, на что это вы намекаете?
– Я тебя знаю, ты бы ни за что не уехала из Египта, если б здесь не заварилась какая-то каша.
– Вы оскорбляете меня, сэр. Откуда ты знаешь, что я приехала не для того, чтобы раздуть тлеющие угли нашей любви?
– Уверяю тебя: они прогорели дотла.
Элизабет слегка отодвинулась.
– А я могу тебя заверить, что и с моей стороны ничего не осталось, начальник, так что можешь оставить свои иллюзии на этот счет. Разумеется, я здесь по делу.
Внезапно штаны Калеба разразились колокольным перезвоном. Он и Лиза с любопытством посмотрели на его ширинку.
– Извини, – сказал Калеб, извлек из кармана большой деревянный ящик и поставил его на стол. Корпус из тика – и красного дерева был украшен причудливой мозаикой, на передней панели красовалась надпись «Эдисон», выбитая золотом. Калеб открыл маленькую дверку в задней стенке, зажег спичку и налил керосина в топливный бачок своего мобильного телефона.
– Я смотрю, у тебя «Эдисон», – заметила Лиза. – А я предпочитаю «Белл». Прием гораздо лучше, и не надо ждать до полуночи, чтобы позвонить по межгороду.
– Извини еще раз, – сказал Калеб и встал, чтобы уйти подальше от царящего в зале шума.
– Теперь-то я доберусь до тебя, неблагодарная потаскуха! – объявил Панч и метнул свою колотушку. Послышался тошнотворный глухой удар. В лицо Рузвельту брызнула кровь. Мэр хохотал так, что едва не лопнул.
– Вот, получи! – взвизгивал Панч, продолжая лупить Джуди палкой. Благовоспитанная публика позапрошлого века не могла налюбоваться на кровавое побоище. Последовала настоящая овация, и Панч поклонился оглушительно аплодировавшей публике, вскочившей со своих мест. Два официанта уволокли тело его женушки. За оставшийся до следующего представления час Панчу еще предстояло привести ее в чувство.
– Должен признаться, – сказал Тедди, снова поворачиваясь к Элизабет, – не знаю, сколько раз я это смотрел, но с каждым разом они все смешнее и смешнее.
К столу вернулся Спенсер.
– Это из участка. Похоже, произошло какое-то жуткое убийство. Вынужден проститься.
– Погодь-ка, начальник, – прорычал Тедди. – Я, пожалуй, двину с тобой.
Спенсер вздохнул. Вот уж чего ему сейчас хотелось менее всего.
– Прошу прощения, мисс Смит, – сказал Рузвельт, снова прикладываясь к ее ручке. – К сожалению, наш вечер, который обещал быть весьма…
– Знаете, мэр, вообще-то долг зовет меня, а не вас. А вы бы лучше оставались тут и наслаждались продолжением этого… шоу.
– Глупости, мой мальчик. Я буду помогать тебе всеми возможными способами. Пойдем-ка!
Калеб отвесил поклон Лизе.
– Доброй ночи, мисс Смит, и… прощайте.
Голос его был холоден, а слова звучали категорично. Затем он и мэр поспешили к выходу из ресторана. У дверей их уже поджидал экипаж.
– И тебе доброй ночи, начальник Спенсер, – тихо сказала Лиза. – Хотя я уверена, что уже очень скоро мы увидимся опять.
Приблизительно в полночь их экипаж, проскакав по булыжной Девятой улице, остановился перед местом преступления между Седьмой и Бродвеем. Полиция огородила вход в темный переулок и теперь тешила себя заслуженными кофе и пончиками.
– Ну, что тут у нас?
– Желе, пудра и крем, – отрапортовал дежурный сержант.
– Я спрашиваю о преступлении, – сказал Калеб, медленно закипая.
– Конечно, сэр, прошу прощения. Жертва – некая Салли Дженкинс, она же – Беззубая Старушка Салли, шестидесяти трех лет от роду, проститутка с Малбери-Бенд, о родных ничего не известно. Ее нашел вот этот господин. – Полицейский указал на уродливо-жирного альбиноса. – Примерно три четверти часа назад.
– А заварных колечек не осталось? – спросил Тедди.
– Простите, господин мэр. Они первыми кончились.
Калеб делал записи в блокноте.
– Кто последним видел ее живой? – спросил он.
– Должно быть, он. – Сержант указал на того же самого альбиноса.
– Вы утверждаете, что последний, кто видел ее живой, и первый, кто нашел ее мертвой, – один и тот же человек?
– Нет, сэр, – сказал сержант.
– Но мне показалось…
– Нет, сэр. Этот жирный альбинос нашел жертву. А вот этот жирный альбинос был последним, кто ее видел.
Калеб нацепил очки. Только теперь он понял, что их двое.
– Вы что, близнецы? – спросил он.
Толстяк слева надулся:
– Никогда в жизни его не видел!
Калеб захлопнул блокнот.
– Похоже, дело можно открыть и закрыть! – провозгласил Тедди. – Пошли, вернемся в «Дельмоникос».
– Пожалуйста, если хотите, можете возвращаться…
– Сэр, не сочтите за дерзость, – сказал сержант, – но если вы взглянете на тело, то увидите, что ни один из этих парней не смог бы такого совершить.
– Об этом судить мне, сержант, – возразил Калеб.
– Конечно, конечно, сэр, – пробормотал сержант. – В конце концов, вы шеф полиции, а стало быть, мой начальник, а я кто такой? Паршивый топтун вдвое старше вас, которому годами не дают повышения – говорят, выпиваю. А такое может случиться, подчеркиваю, может, но не обязательно должно, да и то после долгого дня неблагодарной работы, увенчавшегося мелким инцидентом так называемого неподобающего применения моей дубинки. Зачем кому-то слушать меня? Место преступления – прямо по переулку, господа.