Пластинка из развалин Керкинитиды
Шрифт:
– Лжец!
– крикнул я, выхватывая из рук факельщика короткий меч.
– Те, кто были рядом с Маруиднем, не видели тебя в бою. Ты украл славу у мертвого Марундия, а теперь властью, добытой бесчестием, творишь беззакония. И ты хочешь, чтобы я подал тебе руку?!
Я не мог удержать ярость, я поднял меч.
Лубиний распрямил грудь.
– Трус, - прошептал он тихо.
– Только трус способен ударить безоружного.
С бешеной силой вонзил я меч. Потом еще и еще. Лубиний лежал поверженный, а я продолжал истязать его мертвое
Факелы в руках стражников дрожали, пламя кидало наши тени в разные стороны.
Липцефий остановил мою руку,
– Лживый пес стал падалью, - сказал он.
Я очнулся от гнева и увидел растерзанного Лубиния. Без сил опустился на стул. Липцефий приказал стражникам выйти.
Меня морозило, я не мог унять дрожи в ногах. Хуже всего, что факелы освещали меня, и Липцефий видел мою слабость. Я ничего не мог поделать с собой, меня продолжало трясти. Меня назовут убийцей безоружного. Даже Властителю не захотят простить этого. По законам страны я должен объяснить свой поступок собранию старейшин. Они либо осудят меня, либо оправдают, если я докажу, что мною двигал справедливый гнев.
Силой можно заставить старейшин признать меня невиновным, но не в их власти оправдать перед народом убийцу безоружного человека.
Я сидел совершенно подавленный и уже не пытался унять дрожь.
– Мы погибли, - прошептал я.
– У нас есть время; еще никто ничего не знает, - сказал Липцефий.
– Мы погибли, - упрямо шептал я.
Липцефий убеждал меня, словно младенца, он гвердил одно и то же:
– У нас есть время: еще никто ничего не знает.
– Что ты предлагаешь?
– спросил я.
– Кроме нас двоих и четверых стражников, - шептал Липцефий, - никто ничего не знает. Я прикажу им отнести труп на окраину. Вооружившись, мы будем идти следом. Я покажу, где бросить Лубиния, и мы сразу убьем стражников. Нас двое, но они не ждут нападения, и мы справимся с ними. Завтра вместе со старейшинами ты, Властитель, станешь скорбеть о гибели своего лучшего друга Лубиния. Пусть суд старейшин приговорит убийц Лубиния к смерти.
– Убийц?
– переспросил я.
– Убийц, - прошептал он.
– Я разыщу их, чего бы это ни стоило.
Я слушал кровавый его шепот и понял, что снова спасен - спасен Липцефием.
На другой день я созвал старейшин.
Все уже знали о злодеянии. Глашатаи, разосланные Липцефием по стране, разносили траурную весть.
Я сидел на троне, скорбно опустив голову, и слушал, как сдержанно рокочет собрание. У меня не было силы поднять лицо, но все же я одолел временную слабость.
– Великие старейшины, - произнес я в наступившей тишине.
Собрание замолкло, все уставились на меня, от их взглядов мороз пробежал по моей спине.
– Печальное известие сразило нас, - продолжал я, повысив голос.
– Позорное, подлое убийство нашего общего друга ждет отмщения. Клянусь: пусть
Услышав слова государственной клятвы, старейшины встали. Сотни голосов под сводами зала повторили:
– Пусть ум мой не знает покоя, пока рука не покарает убийц!
Моя речь была короткой. Я сказал, что в стране вводится тревожное положение. Пусть старейшины будут на своих постах. Пусть каждый пятый мужчина будет вооружен и не спит ночью.
Когда я распустил собрание, пришел Липцефий.
– Вот список подозреваемых в заговоре, - сказал он.
– Ты собирался еще показать мне список голосовавших вчера против меня, - напомнил я ему.
– Он совпадает со списком изменников, - сказал Липцефий.
– Действуй, - приказал я.
Он удалился, почтительно пятясь. Этого не было еще в обычае. Я понял: он боялся повернуться ко мне спиною. Он был прав: я подумывал, не всадить ли копье между его лопатками слишком он много знал. Теперь бы я обошелся и без него: машина была уже пущена в ход.
Дальнейшие события развивались быстро. Тридцать старейшин были арестованы по обвинению в убийстве Лубиния и Бреттия. Бреттия они отравили. Жестокая мудрость Липцефия подсказала ему верный ход: старика нельзя было обвинять в убийстве Лубиния - этому никто бы не поверил. Поэтому он стал жертвой заговорщиков.
Обвиненных в государственной измене полагалось судить на собрании старейшин, но ввиду чрезвычайного положения пришлось отменить этот закон: среди старейшин могли оказаться еще не раскрытые предатели, а лица, обвиненные в преступлении, на суде поневоле раскроют много важных государственных тайн. Дела изменников разбирали назначенные мною трое судей. Старшим был Липцефий.
Все арестованные сознались в совершенных злодеяниях и были преданы казни.
...Теперь, когда власть моя упрочилась, я чаще стал задумываться о возможности новых измен. Я приказал прорубить в стенах купольного зала проход в подземелье. Если мне понадобится бежать, потайные ходы приведут меня на берег моря, где всегда наготове стоит снаряженное судно.
Рабов, которые прорубали ходы, мы уничтожили - тайну знали двое: Липцефий и я.
Внезапно жизнь моя омрачилась новыми неприятностями. Липцефий пронюхал: в городе появились люди, сеющие крамолу. Они выступают на площадях перед народом, говорят, будто я, присвоивший власть, действую вопреки законам богов.
В тот же день, сопровождаемый стражниками, спустился я в хранилище. Там все было по-прежнему: полыхало пламя вечного огня, зажженного богом. Старый Бензелен листал тяжелые страницы.
– Ты посмел разглашать тайны, заключенные в книгах? спросил я.
– В этих книгах нет тайн, - возразил Бензелен.
– Там сказано другое: знания доступны всем и должны распространяться в народе. Я обучил многих юношей чтению, они сумели лучше меня постичь мудрость книг. Я стар - пора подготовить мне замену.