Плата за молчание

Продель Гюнтер

Бруасье понимающе усмехнулся, но ответил уклончиво:

–  Поначалу у меня были еще кое-какие деньги в банке, о которых при моем последнем аресте полиция не проведала.

–  А потом? Вы ведь почти каждый вечер ездили в Довиль?

–  Ну, это я назвал бы уже почти служебными поездками, господин председатель, и счета мои оплачивал господин секретарь уголовной полиции Флобер.

–  Хорошо, господин свидетель. Остановимся, пожалуй, на этом пункте, - после некоторого колебания произнес председательствующий.
– Расскажите, что вам известно об арестованном ныне секретаре уголовной полиции.

Бруасье это требование пришлось, как видно, не по душе.

–

 Вы ведь знакомились с делом, господин председатель. Нужно ли еще об этом говорить?

–  К сожалению, да. Присяжные не знакомились с делом. Итак, Бруасье, прошу вас!

Глубоко вздохнув, Эжен Бруасье поведал о самых невероятных курьезах своей ночной жизни.

–  В Довиле, в «Голливуд-баре», я однажды неожиданно встретил секретаря уголовной полиции Флобера. Мы были знакомы в связи с некоторыми обстоятельствами моего последнего ареста.

–  Флобер задержал свидетеля, когда тот в последний раз ограбил меховой магазин, - коротко пояснил председательствующий.

–  Да, можно сказать и так. В общем встреча неприятно меня поразила. Флобер, конечно, знал, что я отбываю наказание в Пон-л'Эвеке, и я испугался, как бы у месье Билла не вышло из-за меня неприятностей. Однако господин секретарь уголовной полиции посетил бар приватным порядком, а потому не стал задавать никаких вопросов. Мы выпили несколько аперитивов и коктейлей и познакомились ближе, уже просто по-человечески…

–  И заключили сделку, не так ли, Бруасье?

–  Не за первым коктейлем, но позднее.

–  Флобер сделал вам какие-либо предложения?

–  Да, позднее сделал…

–  Он предложил вам взломать определенные магазины?

Бруасье, точно защищаясь, поднял руки:

–  Прошу вас, господин председательствующий! О взломах здесь не может быть и речи. Я не хотел бы, чтобы вы представляли дело в таком свете. Я действовал по заданию полиции и даже под ее контролем. Месье Флобер всегда был поблизости и следил за тем, чтобы не возникло каких-либо неприятных неожиданностей. А кроме того, я ничего не крал. Владельцы магазинов были обо всем предупреждены, так как сами они и давали месье Флоберу эти поручения. И позднее ведь они почти целиком получали все свои вещи назад.

Присяжные и публика, затаив дыхание, недоверчиво и изумленно глядели на Бруасье. Председательствующий был в курсе того, что говорилось, но попросил:

–  Пожалуйста, Бруасье, объясните дамам и господам присяжным суть дела, они вас не понимают.

–  С удовольствием, господин председатель. Причины были чисто хозяйственного порядка. Торговля в Довиле шла туго. С тех пор как иностранные туристы стали все чаще ездить не сюда, а в Италию, Испанию, Грецию, крупные фирмы терпели убытки. К тому же, когда я еще работал в городе по собственному почину, страховые премии за нанесенный ограблениями ущерб выросли на сто процентов. А после моего ареста ограбления стали случаться лишь изредка. Теперь владельцы фирм фактически почти зря платили такие большие деньги за страховку. И они обратились к господину Флоберу с просьбой позаботиться о новых ограблениях, что было бы самым быстрым и надежным способом товарооборота. Поэтому, неожиданно встретив меня, господин Флобер обрадовался. Дальнейшее вам известно. Он указывал мне места, где надо было произвести взлом. Делал я все как положено, и у страховых обществ не возникало никаких подозрений. Изъятые товары мы свозили в служебном автомобиле на полицейский склад. Там они хранились, пока не выплачивалась страховка и вся история не порастала быльем. Затем фирмы получали свои товары назад и могли выбросить их на прилавок

по сниженным ценам. За мою работу месье Флобер платил мне примерно пятнадцать процентов стоимости вывезенных вещей. Сколько получал он сам? Об этом он меня, к сожалению, не информировал.

Бруасье мог быть доволен произведенным эффектом. Оглушительный хохот потряс стены, и председательствующему пришлось с помощью полиции очистить зал, чтобы можно было продолжать допрос.

–  Все эти обстоятельства, в сущности, побочные. Для нас, свидетель, важно знать лишь одно: сколько подсудимый получал от вас или от Флобера за то, что разрешал вам покидать тюрьму по ночам.

Как и все предыдущие свидетели, Бруасье возмутился:

–  Ни гроша, господин председатель! Клянусь вам! Иногда я преподносил ему коробку сигар, но, конечно, не говорил о ее происхождении. И я убежден, что он ни на одну ночь не выпустил бы меня из тюрьмы, если бы знал, чем я в Довиле занимаюсь. Он отпускал меня только из чистой человечности. Нет, ничего дурного месье Билла не потерпел бы. У него была одна цель: любовью и добром сделать нас порядочными людьми.

Фернан Билла, самый снисходительный в мире директор тюрьмы, был до слез тронут верностью своих подопечных. В своем последнем слове он отметил:

–  Видите ли, господин председатель, может быть, я и был слишком мягок. Но вы должны все же признать, что мои методы обхождения с заключенными принесли свои плоды. Какие скверные парни это были, когда впервые попали ко мне, и что за славные ребята они теперь!

Все, все до единого вступились они здесь за меня. Где во всем мире, спрашиваю я вас, найдется другая тюрьма, обитатели которой были бы так преданы своему директору?

Но верность и преданность заключенных не спасли Фернана Билла от наказания. Суд присяжных приговорил его к трем годам лишения свободы и к пятидесяти тысячам франков штрафа. Правда, было принято во внимание то смягчающее обстоятельство, что подсудимый не извлек из своих преступлений никакой корысти.

Больше всего не повезло Билла в том, что наказание ему пришлось отбывать в тюрьме, от которой тюрьма в Пон-л' Эвеке отличалась, как день от ночи.

УБИЙСТВО В ГОЛЛИВУДЕ

Голливуд. Некогда он был символом богатства, красоты, счастья и вечной молодости. В сознании миллионов людей капиталистического мира с ним связывалось представление о жизни в сказочно прекрасных виллах, о дорогах, соблазнительно греховных ночных барах и сверкающих хромом мощных автомобилях. Двести пятьдесят кинокомпаний на протяжении почти тридцати лет наживали миллиарды, поставляя бесчисленным обывателям иллюзию беззаботного существования, давая им за сходную цену (безработным и студентам за полцены) возможность позабыть на время о собственной безрадостной жизни.

Затем пришла пора телевидения, иллюзии стали поставляться прямо на дом, и Голливуд оказался перед банкротством.

1958 год застает Голливуд в трагическом положении стареющей киноактрисы с мировым именем, пытающейся тройным слоем пудры и грима прикрыть следы увядания. Еще сверкают неоновые рекламы роскошных магазинов, кинотеатров первого экрана и ночных баров. Еще катят нескончаемой вереницей «кадиллаки» и «паккарды» по знаменитому Сансет-бульвару, но этот мишурный блеск - всего лишь видимость. В ресторанах все меньше посетителей, торговля приходит в упадок, а шикарные лимузины - устаревших марок. Весной 1958 года Голливуд смахивает на кулисы отснятого фильма.