Платье из черного бархата
Шрифт:
– Да, сэр.
Персиваль Миллер взял нож с вилкой, но не притронулся к бекону. Поставив на стол кулаки с зажатыми в них вилкой и ножом, он заговорил, задумчиво глядя в стол, обращаясь скорее к себе, чем к ней:
– Для меня это знаменательный день: он сулит мне возрождение надежд… И этим я обязан вам, Рия. Вы, в определенном смысле, подарили мне сына.
Рия смотрела на него с тревожным удивлением и думала: «У него что-то с головой не в порядке. Я подарила ему сына? Ну и ну! Надо же такое придумать. Дэйви сегодня стал ему сыном не больше, чем был
– Передайте, пожалуйста, Дэвиду, что я хочу поговорить с ним перед отъездом.
– Да, конечно, передам, сэр.
В холле она остановилась, раздумывая. Хозяин казался ей каким-то странным. Накануне вечером он вел себя совсем по-другому, называл их всех одной семьей. Теперь же он выделял Дэйви, говорил о нем, как о сыне. Такая перемена ей не нравилась. Да, такие разговоры были ей не по душе. Дэйви ее сын, и только ее. Она для него и отец и мать, пусть все так и остается. Кроме того, хозяин обманывал себя. Он напрасно надеялся, что ему удастся многому научить Дэйви… если бы он был такой же сообразительный, как Бидди.
Рия знала, что сын в это утро собирался косить дальнее поле. Она могла бы послать за ним Бидди, но отправилась туда сама. Дойдя до конца зеленой изгороди, она увидела сына: он только что приступил к работе в дальнем углу поля.
– Дэйви, Дэйви, – позвала Рия. Он отложил косу и подбежал к ней.
– Что, ма?
– Мистер Миллер уезжает в город, он хотел бы поговорить с тобой.
Он просиял и, не говоря ни слова, понесся к дому, а она провожала его глазами. Рия вернулась в кухню. Через несколько минут к ней заглянул радостно возбужденный Дэвид.
– Это насчет пони, ма. Хозяин спрашивал, какая масть мне больше нравится. Только подумай. Вот это да! Просто не верится. – Дэйви даже головой покачал. – Я буду стараться, я ему так и сказал. Все сделаю, как он велит. И утру нос нашей умнице Бидди, – горячо прибавил он. – Я спросил его, как он его повезет. Мистер Миллер собирается попросить Робби Хоуэла, чтобы тот захватил пони, когда поедет обратно. Пони будет бежать рядом с повозкой, а я выйду к трем часам к перекрестку, возьму его и приведу домой. Хозяин вернется не раньше четырех часов. Ой, мама, я жду не дождусь, когда его увижу… и знаешь еще что…
– Да, Дэйви? – Лицо ее оставалось бесстрастным, а голос ровным.
– Он такой добрый, хозяин. Если бы еще он не старался столько всего запихать мне в голову, – сделал кислую мину Дэвид, – тогда все было бы совсем хорошо.
Он выбежал из кухни, а Рия смотрела ему вслед, ощущая в душе неприятный осадок. Ей бы следовало радоваться: никогда она не видела сына таким счастливым и довольным. И он постарается учиться лучше, как обещал. К сожалению, радости она не чувствовала, хотя не могла понять, почему. Может быть, ей не давала покоя неутоленная страсть либо у нее из памяти не шел прошлый вечер, казавшийся ей таким странным? Ответа на свои вопросы она так и не нашла.
Было еще половина
– Куда это ты так рано собрался? – не без ехидства поинтересовалась она.
– Надо не меньше получаса, чтобы дойти до перекрестка.
Бидди взглянула на часы.
– Тебе там еще целый час торчать придется. Интересно, какой он будет, – она задумчиво теребила веничек из перьев, которым обметала пыль в комнатах. – Ты говорил, что хочешь гнедого, да?
– Я сказал, что мне все равно, но лучше – гнедой.
– А как ты его назовешь?
– Не знаю еще, посмотрим, кто будет: он или она, – они дружно рассмеялись. Дэйви быстро обогнул стол и подошел к сестре. – Ты поможешь мне, Бидди, ладно? – попросил он, заглядывая ей в лицо. – Я говорю об учебе. Никак не могу запомнить имен героев этих несчастных мифов. Они просто не умещаются у меня в голове. Я плохо запоминаю имена, да еще такие трудные, о них мы раньше и не слышали.
Бидди кивнула, глаза ее блестели. Она наклонилась к брату и таинственно зашептала:
– Когда мы вечером уходим наверх, мама еще час или больше остается на кухне. Я сразу никогда не засыпаю, поэтому буду приходить к тебе в комнату и учить тебя. – Она наклонилась слишком сильно, они стукнулись лбами и весело рассмеялись.
Бидди смотрела, как брат взял с полки расческу и стал причесываться. У него были красивые волосы. И сам Дэйви был красивый. Бидди всегда нравилось смотреть на него, даже когда он досаждал ей. Лицо его напоминало портреты, которые она видела в книгах, что хранились в маленькой комнатке за библиотекой. Книги эти были особенные, со множеством рисунков. Сметая пыль, она часто заглядывала в них. У нее уходило особенно много времени, чтобы убраться в этой комнате. Бидди вдруг пожалела, что не может, как хозяин, целый день сидеть и читать книги.
– А мама где? – Не прекращая водить расческой по волосам спросил Дэйви.
– Она наверху, в мансарде, перебирает вещи. Хозяин разрешил ей взять кое-какое нижнее белье из сундуков. Там столько всего красивого. Я бы могла просидеть наверху целый день: так интересно покопаться во всех шкафах и сундуках, только мама не позволяет. Дэйви, мама сегодня какая-то сама не своя. – Лицо Бидди стало серьезным. – Ее что-то беспокоит, ты не знаешь, что?
– Я не знаю, – покачал он головой. – Но мне тоже показалось, что она расстроена. Я ее спросил, и она ответила, что у нее болит голова.
– Дело не только в этом, – с сомнением проговорила Бидди. – У нее и раньше голова болела. Странно, но… ты куда?
– Пойду скажу маме, что ухожу.
Когда Дэйви поднялся наверх, Рия стояла на коленях перед раскрытым сундуком среди вороха разной одежды. Дэйви осторожно подошел к матери. Он чувствовал здесь себя как-то неуверенно: эта часть дома ему не нравилась. Услышав шаги, мать повернулась и подняла голову.
– Я уже иду, мама.
– Уже столько времени? – удивилась она, поднимаясь.