Платина и шоколад
Шрифт:
Но это не мешает Драко слышать голос, произносящий эти слова. От которых вдруг появляются силы на то, чтобы снова оказаться на ногах.
… с ней сынишка Логана… развлекается…
В десятке метров от Малфоя, где уже начинает сгущаться неисчезающий туман, стена снова ловит шар заклятия и разбрызгивает по воздуху осколки камня.
Нужно уходить.
Подняться на ноги реально трудно. От каждого движения болит что-то глубоко внутри, и привкус, гадкий, гнилой, металлический, и никогда ещё не… так близко к
Шагать, потому что она там.
Драко уже даже не нагибался. Он шёл, прижимая руку к плечу, чувствуя, как что-то поднимается в нём. Растёт, разрастается пустотой и холодом в животе. Он чувствовал, что что-то выключено, не работает так, как нужно.
И всё, что надо — убедиться. Просто в том, что с ней всё в порядке. Убрать от Грейнджер Миллера, прикоснуться к ней и позволить себе… отпустить. Не её. Себя.
Её он не отпустит. Теперь — нет.
И снова грохот исчезает из ушей. Потому что на смену приходит её голос. Её смех. Стучит набатом в голове и будто толкает в спину. Убирает жалящую пульсацию в мозгу и в груди, где что-то уверенно сбавляет обороты.
А ноги идут быстрее.
И голос.
— Что-то случилось?
— Нет.
— Пароль забыл?
— Очень смешно.
— В таком случае, почему ты здесь?
Почему ты здесь, Малфой?
Потому что оназдесь.
И Драко стискивает зубы, заставляя себя делать ещё-и-ещё-шаги.
Приваливаясь на секунду к каменному углу боком. Поворачивая в следующий коридор. Почти вваливаясь в него, цепляясь раненым плечом за стену, наверняка оставляя кровавый след за собой. Но тут же ещё сильнее сжимая зубы, заставляя себя выровнять шаг.
— Я не хочу… приобщаться к вашему клубу любителей этих… штук.
— Нет такого клуба, Малфой.
— Да мне…
— Просто возьми и надень.
— Я не умею пользоваться этой хреновиной.
— Ничего сложного нет.
— Твои идеи сведут меня в могилу...
Он останавливается и кашляет, прижимая руку ко рту. Покачиваясь из стороны в сторону. Да что же это. Что с ним, к чёртовой матери, такое? Не смей кони двинуть, щенок. Трус. Иди, давай. Ты уже почти там, почти пришёл. Вот смеху будет, если ты сдохнешь, так и не дойдя до двери какой-то десяток метров.
Хриплый смешок срывается с губ. Снова внутри прошивает болью от этого. Может, хоть что-то отучит его от знаменитой гадской ухмылочки.
Или нет, не нужно.
Потому что она — единственное, пожалуй, что осталось от него прежнего. Пусть остаётся и дальше. Хотя бы просто на память.
Взгляд поднимается и приковывается к приоткрытой двери. Она. Она там.
И снова шаги — быстрее, немного шаркающие, но шаги.
…верю в истории, которые не заканчиваются.
Ты ожил.
Глаза не отрываются от двери, а это слово, это слово, в которое хочется верить, подгоняет его. Подпитывает. Ожил. Не для того ведь, чтобы сдохнуть. Или..?
Но мысль оборвалась. Потому что вдруг.
— Заткнись, Грейнджер!
Прошивает.
Раз —
Что там отключалось внутри? Неважно. Он забыл, моментально. Потому что кровь закипела в сосудах в тот же момент, а лёгкие снова начали тяжёло перекачивать воздух. Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Шаг за шагом, осатаневший в момент, готовый убить. Его. Грёбаного Миллера, голос которого, произносящий её имя, заставил Драко совершить грёбаный внутренний кульбит.
Он там. Она там. И, кажется, в кровь пустили дозу чистой ярости. Необходимой. До такой степени, что Малфой готов бы был сказать Курту “спасибо”, если бы не желание вырвать к чертям его глотку.
А в следующую секунду он толкнул тяжёлую дверь. И тут же. Крошечная комната, освещённая факелом. Холодный воздух. Два лица, обращённых к нему. Одно ненавистное, до кипящего масла под кожей. Бледное, осунувшееся, полудохлое, как сам Драко.
А второе — родное до боли в груди. С наливающимся на нежной скуле кровоподтёком. И эти глаза, в которые он бросился, тут же.
Слава Мерлину. Господи. Слава Мерлину, с ней всё в порядке.
Дрожит, напугана, боится. Знаю, малышка. Знаю. Заберу тебя отсюда, сейчас. Немножко ещё потерпи.
Почему в твоих глазах такой страх? Почему ты смотришь на меня так?
— Драко! — вскрик отдалённый, и это имя, чёрт возьми, не сравнится ни с одним из имён, которые когда-либо произносили её красивые губы.
И единственное, что заставляет оторваться от созерцания её, это резкое движение со стороны Миллера.
Собраться, перевести взгляд. И понять: теперь на Малфоя смотрит кончик его палочки. Курт настроен серьёзно. Нельзя показать ему своей слабины. Поэтому Драко, несмотря на разъедающую боль, выпрямляет плечи и отрывает руку от плеча, опираясь о стену.
Медленно поворачивая голову и глядя на руки Грейнджер, скованные кандалами у неё над макушкой. А этот урод стоит слишком близко, касается краем мантии коленки Гермионы, которая теперь смотрит не просто со страхом — с ужасом.
— Отойди от неё, — рычание вырывается из горла, перекрывая желание закашляться. Воздуха не хватает даже для этого. Просто говорить.
— Не лезь в это, Малфой. Ты не в том состоянии.
Таким тоном, будто всё здесь зависит от этого ущерба. Патлатого, взъерошенного, перепуганного так же, как и каждый в этом помещении. Будто не его отец сейчас жопу рвёт ради его же жалкой жизни.
Губы Драко кривятся в отвращении.
Немощь. Он ненавидел немощных людей. Таких, как он. Ненавидел молча, потому что собирался с силами для следующей своей фразы.
Всё в порядке, просто нужно немного отдышаться. И взгляд Грейнджер… слишком огромный.
— Хорошо по тебе приложились, а?
Ответить, сейчас. Поставить на место.
Но — бля– я, — словно в подтверждение, жалящая точка внутри снова оживает. Снова наполняет его кровью: лёгкие, желудок, рот.