Плато
Шрифт:
– Откуда вы взяли это существо, Редактор?
– спрашивает Коган, накидывая на спящую белое, пожелтевшее от времени покрывало.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава первая
Обернувшись на звук шагов по лестнице, он не поверил своим нетрезвым глазам. Длинное, плавное платье лилового шелка было на похорошевшей
– Здравствуйте...- осеклась гостья, растерянно посмотрев на спящую. Впрочем, обстановка была самая целомудренная. Ивонна свернулась калачиком под белым покрывалом. Коган, морщась и покряхтывая, маленькими глотками одолевал свою водку, Гость по-домашнему похрустывал малосольным огурцом. Вид у обоих, заметим, был уже довольно снулый.
– Чем обязаны?
– сощурился Коган.
– Чем обязан скромный дворник и не менее скромный редактор появлению в этой сиротской дыре столь обаятельного создания?
– Не паясничайте, Коган.
Она прошла к распахнутому окну, прорубленному почти вровень с землей. До молодых ростков бурьяна, заглядывающих в комнату, еще не добрался дворник, отвлеченный нежданными гостями, и на подоконнике лежал толстый слой нездоровой городской пыли вперемешку с пухом одуванчиков и мертвыми мухами.
– Как отвратительно, - пробормотала Сюзанна.
– Как нелепо, Господи помилуй. Почему вы ушли из дому, Иосиф?
– Попросили, вот и ушел.
– отвечал Коган с неожиданной грубостью.
– Отъелся, приоделся. Что еще бродяге нужно. Вот и посчитали, вероятно, что зажился на казенных хлебах. Но я не обижаюсь. Честное слово. Сами понимаете, Новый Свет. Как пригласили, так и выгнали.
– А я беспокоилась, в полицию звонила. Приезжала сюда вчера, но вас не было дома. И ты, Гость, тоже хорош. Будто трудно было набрать мой номер. И зачем вы пьете эту гадость? Слушайте, Коган, вы не могли бы их выгнать? И эту девицу, и нашего общего друга? То есть прости, Гость, - спохватилась она, - не выгнать, а попросить уйти? Ради меня?
– Даже ради вас, - покачал хмельной головою Коган.
– Человеческий сон - святое дело. И попробуйте возразить, что это падшее существо - не человек. Оно даже в чем-то и более человек, чем остальные собравшиеся. Впрочем, и вас, несравненная Сюзанна, мы безмерно рады видеть за нашим столом. Хотите водки? У меня еще одна бутылка припрятана. Правда, такая же теплая. Но я не люблю холодной водки. Она придумана на этом берегу Стикса, а мне милее другой, я силюсь его рассмотреть - но не могу. Река оказалась слишком широкой.
Сюзанна нехотя присела на край дивана рядом со спящей. Нищее застолье (хлеб, соленые огурцы, раскрытая банка рыбных консервов) поразительно напоминало ей кухонные пиры многолетней давности в Столице.
– Дорогая моя, милая Сюзанна, - забормотал Гость, перехватив ее взгляд, - сколько раз в нашем богоспасаемом Отечестве за такими столами твое сердечко замирало от причастности к священнодействию? Почему не повторить того же старинного обряда здесь? За тонкими стенами халтурных утопических домов, на неудобных кухнях, в непрочном и сладостном единении свершалось таинство, почти причастие. Каждое слово сияло особенным смыслом, потому что укрепляло братство духа внутренне раскрепощенных узников. Тебя - непосвященную - пускали, чтобы в истории осталось свидетельство человека из другого мира,
– По глупости, по молодости, - пожала плечами Сюзанна, протянутого мутноватого стакана, однако, не отвергая.
– Я изменилась за эти годы, а ты, как вижу, нет. Если у тебя имелась за душой тайна, зачем ты с ней расстался?
– А я настаиваю, - отмахнулся Гость.
– и буду настаивать, что у тебя оказался чрезмерный иммунитет к отечественным вирусам, которые одних сводят с ума, других убивают. Зато перед безумием или смертью ты, как Мухаммед в эпилептическом припадке, облетаешь всю Вселенную. Да, мы - юродивые современной цивилизации, мы поедаем собственные фекалии на глазах смеющегося над нами человечества. Но и полет чего-то стоит, разве нет?
В доме на Западном склоне нечасто выбиралась Сюзанна из полусонного презрения к окружающему - и давно не видел он ее такой сосредоточенной, красивой, самоуверенной. Во время проповеди Гостя она блуждала взглядом по комнатке Когана, неодобрительно качая головой, словно хозяйка после долгого отъезда.
– Как скучно все это, Гость, - тихо сказала она, отворачиваясь.
– Коган, Коган, вы носки свои как часто меняете? Раз в месяц? Вы же не нищий, не подонок. Даже если не считать стихов, вы почти профессор. В Северопольске не пройдут ваши богемные штучки. Вам придется за свою зарплату расхаживать, как в доме на Западном склоне - бритым, стриженым, с прямой осанкой. Наступило чванное, серьезное время. Студенты хотят учиться языку и литературе, а не поеданию фекалий, хотя бы даже и в полете над суетной землей. Скажите, Коган, вы что-нибудь пишете? Я надеялась, что на Западном склоне вам удалось хорошо отдохнуть. Почему вы ничего не показывали мне?
– Сегодня я копал землю, - Коган в осторожном недоумении поднял подслеповатые очи.
– Убирал двор, нашел мертвого скворца. Завтра буду засевать двор травой. Знаете, Сюзанна, я соскучился по осмысленным простым занятиям. А теперь, даже если я вернусь в Отечество, здесь останется по мне своеобразная память. Я, знаете, все больше убеждаюсь, что стихи - мои ли, чужие - лишь одно из многих выражений пресловутого смысла жизни, может быть, даже не самое важное. Сеять траву, смотреть на вас, в лиловом платье, после многолетней болезни... Вас правда интересуют мои сочинения?
Гость как-то вдруг почувствовал себя лишним. Лишней, несомненно, была и Ивонна, сладко покряхтывающая в уголке дивана.
– Может быть, разбудить ее, Коган? Отвести ко мне в комнату, пусть там отдохнет?
Но Ивонна уже детским движением скидывала на пол покрывало и поправляла сначала задравшуюся юбку, потом растрепанные волосы. Румяна были почти незаметны на ее раскрасневшихся щеках. При виде разнаряженной Сюзанны она сжалась и на мгновение прикрыла глаза.
– Не бойтесь, - сказала та по-английски.
– Мне уже все рассказали.
– Все-все?
– зевнула Ивонна.
– Ну и ладно. С чего мне тебя бояться. Ты что, жена этому старику? Любовница? Крутую бабу ты себе отхватил, швед. Смотри, как на тебя пялится. Влюблена. И богатая. Ну, я пошла. Счастливо оставаться. Подарком моим ты брезгуешь, Гость. Понятное дело. Если к вам такие ходят, куда уж нам.
Снова, как на пропыленном безлиственном бульваре Святого Себастьяна, она срывалась на базарный визг. Сюзанна молчала. Содержимое сумочки, аккуратной кучкой сложенное на столе, стремительно водворялось на место..