Платон, сын Аполлона

Домбровский Анатолий Иванович

Критий был один в комнате, предназначавшейся для полимарха, командующего всеми войсками Афин. В нишах её стен стояли изваяния мифических героев, длинная мраморная полка была завалена свитками-приказами полимархов и военными решениями Народного собрания. Критий встретил вошедших стоя посреди комнаты — в пурпурном, подшитом золотой лентой плаще, со свитком в руке. Он был серьёзен и даже величествен — держал голову высоко, смотрел чуть искоса из-под полуопущенных век.

— Хайре, Критий, — поприветствовал его Сократ, на что Критий ответил

едва заметным кивком головы. — Презренные скифы арестовали нас у дома красавицы Тимандры. Теперь это преступление — навещать молодых и красивых гетер? Кстати, эта женщина не только красива, но и умна. Такой, наверное, была в её годы Аспасия, жена твоего дяди Перикла и тётка твоего двоюродного брата Алкивиада.

— Вот! — остановил Сократа Критий. — Ты вспомнил об Алкивиаде. Не из-за него ли ты навещал Тимандру?

— Да, чтобы выразить ей моё соболезнование.

— Алкивиад был твоим любимчиком.

— Да, я скорблю о его смерти.

— Ты расспросил Тимандру о том, как погиб Алкивиад?

— Его убили какие-то варвары за то, что он соблазнил их сестру.

— Так тебе сказала Тимандра? — усмехнулся Критий.

— Так она сказала, — подтвердил Сократ.

— И тебе тоже? — обратился Критий к Платону.

— И мне, — ответил Платон.

— Но ты, наверное, тайно радуешься тому, что Алкивиад погиб? Ведь теперь Тимандра свободна, ты можешь занять его место, не правда ли?

— Это дурно, Критий, когда один человек приписывает свои пороки другому, — вступился за Платона Сократ.

— Ты хочешь сказать, что я тайно радуюсь смерти Алкивиада?

— Да, — ответил Сократ. — Но не потому, что рассчитываешь занимать эту комнату полимарха, которая, как ты знаешь, не для тебя предназначена.

— А для кого? Для Алкивиада?

— Возможно. Но не для тебя, Критий.

— Почему же не для меня? — Критий похлопал свитком по колену. — Разве я хуже Алкивиада? Он позволил себе надругаться над отеческими святынями, он повёл флот на Сицилию, где был разгромлен, он бежал в Спарту, предав Афины, он бежал к персам, предав Спарту, он изменил персидскому царю, по его вине погиб наш флот при Эгоспотамах...

— Ты мог бы перечислить ещё несколько порочащих Алкивиада поступков, — сказал Сократ, — но от этого он не стал бы хуже тебя, Критий.

— Почему же?

— Он совершал дурные поступки в силу внешних обстоятельств. Ты — из-за злого умысла.

— Я?! — возмутился Критий.

— Злой умысел, Критий, говорит о подлости души, уступка обстоятельствам — только о её слабости. И то и другое — порок, разумеется. Но слабость души можно одолеть, подлость же непременно заведёт её в бездны Тартара. Да и не Алкивиад убил тебя, Критий, — сказал Сократ, опустив голову, — а ты его.

— Так тебе сказала эта сука Тимандра? Вот зачем ты бегал к ней! — Голос Крития зазвучал так громко, будто он взобрался на трибуну Пникса.

Платон успел подумать, что Сократ погубил и себя и Тимандру, но старик

поднял голову и, глядя Критию в глаза, ответил:

— Смиренная Тимандра сказала, что Алкивиада убили братья его фригийской любовницы.

Ожесточившееся лицо олигарха расслабилось, он даже усмехнулся и сказал, снова постукивая себя свитком по колену:

— Стало быть, это только твоё предположение. Глупая Тимандра могла придумать такое, но ты... Вспомни, где Фригия и где Афины, где был Алкивиад, когда его настигла смерть, и где был я. Чтобы совершить убийство, надо быть на месте преступления, Сократ. Или ты забыл этот важнейший принцип доказательства?

— Это не принцип, — возразил Сократ. — Чтобы стать преступником, надо быть участником злодеяния. А содействовать преступлению можно по-разному: не только делом, но и словом, приказом, наущением, деньгами. Колдуны помогают тайным наговором.

— Ты хочешь, наверное, сказать, что я колдун? — засмеялся Критий.

— Нет. Ты оратор, ты поэт, ты политик, Критий, но ты не колдун.

— Тогда как же я мог участвовать в этом убийстве?

— Как политик, которому Алкивиад мог помешать.

— Ложь, Сократ! Ты ведь знаешь, что именно я предложил в своё время Народному собранию простить Алкивиада и вернуть его в Афины, я предложил тогда стратегу возглавить армию и флот. К тому же он мой двоюродный брат, как ты правильно вспомнил.

— Ты звал Алкивиада, пока он был тебе нужен, Критий. Ты надеялся, что он, получив власть от народа, разделит её с тобой. Но теперь, когда ты у власти, когда получил из рук Лисандра неограниченную власть, Алкивиад мог бы только помешать тебе. И он сделал бы это, ты знаешь. Потому ты убил его. Как убил гораздо менее опасного для тебя Ферамена, как убил многих других. Смерть Алкивиада отлично укладывается в список твоих преступлений, лучше, чем чья бы то ни было.

— И всё же это не доказательство, Сократ.

— Нет, но это истина.

— Которую ни один судья не примет во внимание.

— Но примет к сведению Народное собрание.

— Ха-ха! Какое Народное собрание?! Его нет и не будет. Верно, Платон? — обратился он вдруг к племяннику. — Что ты обо всём этом скажешь?

— Говорят, что Фрасибул скоро выступит с войском из Фив...

— Тьфу! — зло сплюнул Критий. — Да не о том же речь, племянник! Я об Алкивиаде. Что тебе сказала Тимандра?

— Я её не спрашивал.

— А как тебе показалось обвинение Сократа, будто я убил Алкивиада?

— Суди сам, — ответил Платон.

— Ага, суди сам. Это прекрасно! А если я сейчас рассужу, что Сократ клевещет на меня, и прикажу наказать его за это?

— Как? — испугался Платон. Он знал, что с дядей Критием шутки плохи.

— Смертью, разумеется, — хохотнул Критий. — Как же иначе?

— Ты не посмеешь, — насупился Платон и сжал кулаки.

— Отчего же? Посмею. А ты, стало быть, попытаешься его защитить? Каким образом?