Плавни
Шрифт:
Возле автомобиля трубач офицерского отряда заиграл сбор. Офицеры стали сбегаться к своим коноводам, а казаки еще яростней принялись рубить камыш.
Что потом произошло, Тимка понял не сразу. Офицеры верхом на конях метались между повозками и, осыпая повозочных площадной руганью, выстраивали обоз в одну линию. Тимка побежал к своему коню. Вскоре примчался, в окружении ординарцев и адъютантов, генерал Улагай, и ругань офицеров стала еще цветистей.
Вот, понукаемые офицерами, тронулись к трясине первые повозки. Лошади, боясь темноты и неустойчивой почвы под ногами, храпели и шли вперед лишь под дождем ударов казачьих плеток.
Головной обоз вступил
За первой повозкой следует вторая, потом третья, образуя из коней, повозок и груза чудовищную дамбу. А прожорливая трясина, словно живое существо, с радостным чавканьем заглатывает все новые и новые жертвы. С диким завывающим гулом продолжали рваться снаряды то слева, то справа, обдавая обезумевших людей и лошадей грязью и водой.
Тимка с горящими гневом глазами неотрывно, с ужасом смотрел на гибель обоза, потом резко повернул Котенка и, ударив его плетью, помчался назад.
…Полковник Рябоконь не сразу понял, что говорил ему прерывающимся голосом Тимка. А когда понял, длинно выругал божию матерь, генерала Улагая и еще, к Тимкиному удивлению, помянул очень нелестно англичан. Рябоконю удалось уже заполнить брешь фронта и даже отбросить немного красных назад. Он ждал лишь окончания гати, чтобы после обозов отступить с боем к морю, где, под охраной английских военных кораблей, ожидали их пароходы с баржами для отправки в Крым.
Передав командование одному из своих помощников, Рябоконь сам помчался с полусотней казаков наводить порядок на постройке дамбы. Но Улагай рассудил иначе. Он понимал, что, если весь его отряд перейдет дамбу к морю, красные неминуемо ворвутся туда следом — и тогда не только не увести ему в Крым офицерского полка, но и не уйти самому со своим штабом. Поэтому Улагай решил оставить крепкий заслон между собой и офицерским полком, обозы же потопить в трясине, сделав из них своего рода дамбу.
Когда тысячи повозок были загнаны и потоплены, по ним прошел офицерский полк во главе с Улагаем, после чего офицеры–саперы заложили в дамбу пироксилиновые шашки и взорвали ее, не дав даже перейти остатку обоза.
Брезжил тусклый рассвет. Небо было покрыто дождевыми тучами. Холодный ветер бушевал в зеленых волнах камыша. Впереди расстилалась огромная коричнево–зеленая трясина, а посреди нее виднелся широкий черный след — могила тысяч лошадей и быков.
Тимка отыскал Петра на самом краю косы. Его повозка тоже была потоплена, а сам Петр лежал на животе возле добытого им где–то пулемета и, приподняв голову, всматривался в противоположный берег, где начиналась вновь твердая земля и где в зарослях камыша мелькали офицеры, строящиеся в походную колонну.
Тимка спрыгнул с седла и лег рядом с Петром, тот повернул к нему перекошенное злобой лицо.
— Уходят, сволочи, а с красными мы одни биться будем?
Тимка, не отвечая, расправил пулеметную ленту,
Еще миг, и случилось то, чего не учел Улагай, — по его офицерскому отряду начал бить пулемет, и дождь пуль, направленный двумя рябоконевцами, нес смерть тем, перед кем они так недавно становились во фронт.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Барон Врангель, генералы Улагай, Алгин, а также многие другие генералы и полковники из ставки барона Врангеля, видные деятели
Основанием для таких чаяний были прячущиеся в плавнях и по хуторам довольно крупные отряды казаков под командованием офицеров. Крымские генералы были убеждены, что казачье население при первом же подходящем случае восстанет против большевиков, забирающих у него хлеб и равняющих казаков пришлым, иногородним населением.
Считалось, что лишение казачьих привилегий, «омужичивание» и потеря больших «паев» земли наверняка приведут кубанских казаков к вооруженному восстанию. Надо только умело подогреть недовольство, раскалить его, вовремя дать сигнал к восстанию, возглавив его и снабдив восставших оружием и снаряжением.
В тот год Кубань только что была очищена от белогвардейцев. Недобитые отряды корпуса генерала Шкуро и дивизии генерала Покровского ушли в плавни. Вскоре к ним начали стекаться контрреволюционные подкрепления из станиц и хуторов.
В станицах же, в совсем недавно созданных ревкомах, зачастую сидели люди бездарные, люди, не знающие казачьего быта, люди, примазывающиеся к революции, по существу же чуждые политике партии и Советской власти, искажающие эту политику.
Немало неправильностей и перегибов было и в действиях начальников продотрядов, нередко огульно подходивших к казачьей массе и считавших, что все казаки — либо явные, либо скрытые контрреволюционеры.
Врангелевские же эмиссары вели широкую агитацию в станицах, сеяли антисоветскую клевету, распространяли слухи о скором «освобождении» Кубани «Русской армией», старались пролезать на командные должности в красные гарнизоны и ревкомы, чтобы подорвать доверие к Советской власти. Меньшевики и эсеры, пресмыкавшиеся перед Деникиным и Врангелем, уйдя в подполье, вели подрывную работу и агитацию в пользу врагов народа…
Почему же, несмотря на все это, попытка поднять широкое восстание на Кубани позорно провалилась?
Причин к тому было много. Главная из них — политика партии и Советской власти. Приходящие на Кубань красноармейцы — казаки и иногородние — несли с собой великую правду Ленина. Многие казаки уже понимали, что Советская власть — не враг, а друг вольной Кубани. Были и такие казаки, которые просто устали от фронтов, не верили в победу Врангеля и не хотели ссориться с Советской властью.
На Кубань были посланы люди, до конца преданные партии. Силой своего авторитета и личным примером, силой убеждения они не только удержали многих колеблющихся казаков от перехода в лагерь врангелевцев, но и вырвали у офицеров сотни казаков, значительно сузив тем самым размеры подготовки к восстанию. Были и другие причины, отвращавшие казачью массу от участия в восстании. Нападение Польши на нашу страну, предательская роль Врангеля, поддержавшего своим выступлением панскую Польшу, возмутили не только многих казаков, но даже кое–кого из офицеров. Еще свежи были в памяти и те свирепые расправы, которые учиняли белые над непокорными казаками и семьями красноармейцев. Не забыто было и то, как белые, удирая из Новороссийска, в первую очередь грузили на пароходы офицеров, юнкеров, капиталистов–толстосумов с их имуществом, крупных чиновников, для многих же тысяч казаков Дона, Кубани и Терека мест на пароходах не оказалось, и они остались на берегу.