Плавучая станица
Шрифт:
— Ну, чего ты там шлепаешь? — негромко сказал он. — Самая пора кидать, а мы прогулки устроили…
— Да еле вырвался, не отпускали, — объяснил запыхавшийся Трифон, — там люди приехали из райпотребсоюза, требуют разные сведения, спрашивают по сто раз, тянут, как мертвого за нос…
— Ладно, пошли! — перебил Егор.
На всякий случай Трифон счел нужным еще раз спросить у своего дружка:
— Может, отложим на другой раз?
— Нет уж, — озлился Егор, — я не шуточки шутковать пришел. Пошли!
Они пересекли лес, нашли в вербовых зарослях
Егор прислушался. Ни один звук не нарушал ночной тишины. На левом берегу реки, должно быть на Таловой тоне, горели два костра. Глухо плескалась вода, постукивая о борт качающегося каюка.
— Бери бабайки и греби прямо в Замануху! — скомандовал Егор.
Он отомкнул замок на каюке, бесшумно уложил якорную цепь, уселся на корме с правильным веслом и бросил:
— Давай!
Заманухой станичники называли укромный участок реки менаду островом и длинной каменной дамбой, рассекающей реку вдоль течения на две части. Эта вспомогательная дамба, расположенная перпендикулярно к плотине, ослабляла напор воды на плотину и предохраняла подводные сооружения шлюза от размыва. Участок реки, отгороженный длинной дамбой, голубовцы не случайно назвали Заманухой: сюда тысячами «заманывалась» идущая в верховья рыба: сельдь, лещ, судак, чехонь, жерех, язь и всякая мелочь. Конечно, Замануха была строго запретной зоной, но, поскольку фермы плотины еще не были подняты и часовые по дамбе не ходили, Егор опасался встречи только с инспектором и приготовился, как он говорил, бахвалясь, «дать Зубову по зубам»…
Каюк выбрался из тиховода и понесся вдоль дамбы в Замануху.
Егор, подвернув штаны, стоял на корме с накидной сетью в руках.
Накидная сеть, запретное орудие лова, требовала от рыбака исключительной сноровки и ловкости. Сложенная в лодке, она напоминала никчемную ветошь. Но как только опытный рыбак брал накидную в руки и, размахнувшись, кидал ее в воду с несущегося по быстрине каюка, накидная, распростертая в воде как парашютный купол и влекомая грузилами на дно, плотно накрывала рыбу на большом участке. Потом ее затягивали крепким шнуром, точно гигантский махорочный кисет, и, полную рыбы, вытаскивали на борт.
— Не бойсь, Тришка! Давай на самую круговерть! — приказал Егор.
Когда каюк врезался в белую пену подшлюзной быстрины, Егор, расставив босые ноги, откинул тело назад и сильным движением выбросил накидную. Через минуту он затянул шнур и, выбирая отяжелевшую сеть, крикнул, оскалив зубы, Трифону:
— Во! Не меньше трех пудов!
Покряхтывая от натуги, он перевалил накидную через борт и выбросил на дно каюка трепещущую в отсветах белой речной пены суматошную рыбу.
— Валяй, Тришка! Я тебе говорил, что к утру пудов пятнадцать возьмем, не меньше!
Трифон взмахнул веслами, направляя легкий каюк вновь против течения на быстринку, и Егор опять закинул просвиставшую в воздухе накидную. Они
В это время Василий Зубов, сунув в карман пистолет, вышел из хаты на улицу и направился к берегу, где его должен был ждать моторист. Но Василию почему-то не захотелось идти к причалу, и он быстро пошел к домику досмотрщика. Там, видно, еще не спали: сквозь неплотно прикрытые ставни Василий увидел свет лампы.
Он постучал в раму окна.
— Кто там? — раздался недовольный голос Груни.
— Это Зубов, — ответил Василий. — Отец дома?
— Я сейчас, — торопливо ответила девушка, — одну минуту, только оденусь…
В ее голосе слышалась радость, и Василию опять, как тогда, на берегу, захотелось взять Груню на руки и нести куда-то…
— Ничего, Грунечка… — смущенно пробормотал он. — Вы не беспокойтесь… Если отец дома, пусть выйдет, он мне очень нужен.
Через минуту досмотрщик, покашливая, стукнул дверной щеколдой и показался на пороге. Он с тревогой посмотрел на Зубова:
— Я вас слушаю, Василь Кириллыч. Чего-нибудь случилось?
— Нет, ничего не случилось, Иван Никанорович. Возьмите, пожалуйста, весла, пойдем к вашей лодке и погуляем по реке, — сказал Зубов. — Я вначале хотел было ехать своей моторкой, но потом раздумал: шуму много. А лодочкой удобнее всего. Поэтому я вас и побеспокоил.
Они взяли весла, молча спустились к реке, уселись в каюк и оттолкнулись от берега.
— Куда грести, Василь Кириллыч? — спросил Прохоров.
— Посмотрим у левого берега, а потом покрутимся в Заманухе, — ответил Василий, поеживаясь от ночной прохлады. Он пожалел, что не взял полушубка: на реке было гораздо холоднее, чем в станице.
Каюк пересек реку. Нажимая на левое весло, досмотрщик описал полукруг у самой плотины. Там никого не было.
— Садитесь на корму, Иван Никанорович, а я буду грести, — сказал Зубов, — что-то вроде прохладно стало.
Они поменялись местами. Уступая течению, каюк бесшумно скользил вдоль дамбы, и Василий тихонько пошевеливал веслами, любуясь искрящимися в воде отсветами звезд, темнеющими на левом берегу деревьями Тополихи, огоньками костров на Таловой тоне. Чиркнув правым бортом по каменному выступу дамбы, каюк завернул в Замануху.
Досмотрщик привстал, приложил ладонь к глазам и сказал тревожно:
— Там ловят, Василь Кириллыч! Один каюк ходит…
Василий оглянулся. На светлом фоне кипящей вдали быстрины чуть заметной точкой чернела лодка. Она то поднималась вверх по течению, то опускалась вниз, то описывала небольшие круги, и Зубов понял, что кто-то ловит рыбу накидной сеткой.
— Давайте я сяду на весла, — предложил Прохоров.
— Садитесь, — отрывисто сказал Зубов, — подгребайте вверх и держитесь тени от дамбы. Подплывем к ним незаметно.