Пахомов Сергей Станиславович, родился в 1964 году, в городе Ленинграде. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Член союза писателей Санкт-Петербурга, Российского Союза писателей. Стихи публиковались в журналах: «Новый Мир», «Арион», «Нева», «Север», «Сибирские Огни», «Литературная учёба», «Волга» и др. Живёт в деревне Мерёжа Вологодской области.
Из окна
Снег… Сугробы – постояльцы глухореченской реки.Снегири – не кровь из пальца – тихо капают, легки…Я болею, на окошке продышав себе «глазок»,Вижу, что гуляет кошка – с мордой, словно помазок.Дым согнулся над трубою – это посох старика,Спят солдаты перед боем – вербы… У снеговикаЧуть погрызена морковка… Трактор тащит сена воз,И стучит по стёклам ковко добрый дедушка-мороз.Снег летит,
похож на стружку, полумесяц – в кобуреТучи… Помню про игрушки, распластавшись на ковре.Иглу (домик эскимоса) – стога острая игла…Мой бронхит такой же «острый», – тётя в белом изрекла.Мне положены уколы, банки, капсулы и мёд…Не дождусь, когда из школы брат расхристанный придёт.Мамы, бабушки не видно; стрелки двигая вперёд,Я расплакался (обидно), вслед за мною – Вальтер Скотт.
Детские принципы
Имеет неправильный прикус обрывистый берег реки.По принципу «накося-выкусь» висят на крючке червяки.По принципу «шило на мыло» камыш распушил берега,Ночного тумана кадило – из принципа «а на фига?».По принципу «наискось-сикось» – плывут облака. Зеленясь,Копна, увенчавшая выкос, из князи (по принципу) в грязь.На то и без принципов щука, чтоб плыть карасю на чеку,Как Грека, из принципа руку по локоть я сунул в реку.Навыворот-шиворот раки пугают вращеньем зрачков,Из принципа окунь воякий позарился на червячков!Вдруг замерло всё: шито-крыто. Из принципа вышла луна.«Хочу я новее корыто», – решила старуха однаИз принципа. Принципиален мой выбор: не буду жалетьО радостном бое без правил по принципу «ёрш твою медь».Прощай, краснопёрый «матросик», придёт ещё время страдать —С лукавой улыбкою осень небрежно взъерошила прядьБерёзовой рощи. До дому, гремя оголтелым ведром,Я шёл, ощущая истому – добро возвратится добром.
Народ
Дымятся вербы у реки, частят скворцы на талой пашне…Не прекращаются звонки в дверь, что закрыта нараспашку.Час расстояния настал. Жильцы уютной коммуналкиНе провожают на вокзал, но дарят, что кому не жалко.Дал дядя Ося монпансье, Петрович – перочинный ножик…И завертелась карусель отъезда к бабушке Серёжи.Москва-Бутырская. Чуть свет, мой долг – на станции конечнойБежать и выудить билет, пока отец дотащит вещи.Стародворянской, что давно мостили пленные французы,Автобус (принцип домино) ползёт, кряхтя от перегруза.Два с половиною часа – шестнадцать с гаком километров.Но светом родины (в глаза) душа наполнена, и ветром.Я вижу: плюшевых старух, что обсуждают дождик мелкий,Чьи руки, чья усталость рук – сеть грубых трещин на побелке;Деды с окладами бород – фуражки сдвинуты на темя…Когда-то – вера и народ, теперь – неверие и племя.Вновь пересадка. Мы стоим, висим, лежим селёдкой в банке.Часовня. Едковатый дым. И бабушка на полустанке.
Розенкранц и Гильденстерн
Август умер (Гильденстерн), мёртв сентябрь (Розенкранц)…Облетает поле стерх, где докашивают рапс.Молибденов цвет воды, долг молебен-листопад,Пар, идущий от скирды, словно едкий самосад.Стог – рапирою (Лаэрт), Гамлет (шпажка канапе).Спит игрушечная смерть милой ящеркой на пне.Где докашивают рапс, лес, как замок Эльсинор,За который (Фортинбрас) ветер затевает спор.Вот и весь тебе Шекспир, череп Йорика – валун.Я, закрыв ладонью спирт в стопке времени, вздохнул,Выпил, сплюнул, закурил «Аполлон» – Полоний! Сад.Ливень (Клавдий) лил и лил быстродействующий ядв ухо-озеро (отец принца датского – король)…Замигал на кухне свет, как порхающая моль.
Риф
Я так хотел бы умереть:Как остов, обрасти кораллом,Чтоб удавалось подсмотретьКаранксов, розовых и алых.Тогда б акула плавникиЧесала о мои лопатки,Окаменевшие соскиМоллюски трогали украдкой.Жестокосердный осьминог —Проклятье маленькой вселенной, —Свивая щупальца в клубок,Мой мозг сосал, прикосновенный.Аквалангисты чередой,Сверкая фотоаппаратом,Рыбодобычливой
стрелойПроткнули сердце мне, как атом.И сердце, мёртвое давно,Вспорхнув растерянной медузой,Мятежно стукнулось о дноДрейфующего сухогруза.
Письма
Плавают на поверхности сетчатого прудаЛистья, как письма верности… Плачет по ним вода.Бродит луна, оплавлена, словно фатальный воск.Письма не озаглавлены, письма плывут под мост…Некоторые зачитаны до поминальных дыр,Свёртками нарочитыми, свёрстаны в пир и в мир.Будто звезду мигальную, я подношу свечу,Тайную и опальную, вечности по плечу.Литерами размытыми, рыбою (сам с усам) —Письма ладонью вытру я и помолюсь на храм.Сердце, что медный колокол, гулок его набат…Холодно, очень холодно. Письма в руке дрожат.Если бы изначально мне письма поднять с земли —Не было бы печальнее песни, чем «Журавли».
Замор
Сожрёт меня взгляд исподлобья, как черви ухоженный труп,Шатается сердце-надгробье; похожа на выбитый зубМогила – оскалена волчья погоста внезапная пасть,Где желчь и глазливая порча помогут упасть и пропасть.Меня раздражает предтеча зимы – нашпигованных рекШуга… и ещё – человечек, зовущий себя: имярек.Метелей досадные сплетни, в глухие морозы – замор,Так рыба вдыхает последний песок зимовальных озёр.И чахнет овражная пойма, и вязнет стожок-старожил,И воздух могилы, как войлок в прожилках берёзовых жил.Обычная метаморфоза: иконка исчезла из рук.Вдали перестук тепловоза железнодорожных излук.Я чую чешуйчатой речью в глухом летаргическом сне —Дышать в мутном озере нечем… Агония рыбы на дне.
Одоленцы
Неотступное чувство Китая – муравейник в сосновом лесу…Первый снег оседает, не тая, как следы реактивного СУ.Перелесок разлапистым гризли, любопытствуя, встал на дыбы,Исчезают неясные мысли, словно вбитые гвозди в гробы.Как взъерошенный чубчик ребёнка, вдоль дороги – сухая трава,На воде – полимерная плёнка, освещаема солнцем, нова.Стог, покрывшись навязчивым снегом, неожиданно лопнул по швам…Хорошо, открестившись от века, прижимать невесомость к губам!Сколочу (а зачем?) табуретку, почитаю от скуки Ли Бо…Приобщая еловую ветку и в одном экземпляре приборДля молитвы минувшему году (как не вовремя умер сосед!).Неотступное чувство исхода? Или чувство, что выхода нет?
Конфуций
Рука – не река с рукавами… Сожму междуречье в кулак.Заката полосное знамя и флюгер, как сваренный рак.Прибрежные заводи куцы, резвится сомовья семья:– В чём смысл плесканий, Конфуций?– Не знаю, раз рыба – не я…Нельзя передать ощущенье того, что на ощупь и цветПорой обретает значенье, но в чём философии нет.Поэтому непредсказуем ход жизни, где каждый предметИмеет частоты, как зуммер… «Как сердце», – подумал поэт.
Пространство
Как ветх этот дом полутёмный,Как ветошен берег реки!Сквозь окон глухие проёмыШуршат по земле сквозняки.Железною хваткой тевтонца —За горло природы – мороз,Остатки похлёбки на донце,Прозрачные крылья стрекоз —Озёра… В игольчатой дымке —Пространство меж Богом и мной,Зазубренным краешком крынкиПодлесок над полем рябой.Пространство меж мною и Богом,Предательски мёртв Интернет,Антенна замерзшего стогаОстанется худшей из бедВо время ночной непогоды,А утром – на русский авось —Изменятся лики природы,Войдёт неожиданный гость.Не ангел, но бел от метели,Не бес – но с лучинкой в глазах!Мы с ним поболтаем без цели,Приятельски, при образах.Закусим и выпьем немного,Утешимся речью живой…Пространство меж мною и Богом,Пространство меж Богом и мной.