Племя тьмы (Авт. сборник)
Шрифт:
Странное ощущение счастья посетило Сергея Мироненко: ощущение, которое возникло без видимой причины и переполнило его сердце.
Ведь еще вчера состояние казалось невыносимым. Боли в руках и голове и позвоночнике непрерывно усиливались, а теперь к ним присоединилась еще чесотка, такая нестерпимая, что он вынужден был срезать свои ногти до мяса, чтобы не нанести себе серьезных увечий. Его тело — он чувствовал — восстало против него. Это как раз то, что он пытался объяснить Балларду: что он отторгнут от себя самого, и боится, как бы его не разорвало на части. Но сегодня страх исчез.
Страх, но не боли. Они, пожалуй, стали
Когда он пытался восстановить в памяти цепь событий, которые привели его к такой перемене, происходило что-то странное. Ему предложили встретиться с начальником Балларда: это он помнил. Пошел он туда или нет — не помнил. Ночь была сплошным слепым пятном.
Баллард, наверное, знает, что к чему, думал он. С самого начала англичанин понравился ему и вызвал доверие, и ощущение, что несмотря на многие различия они скорее похожи, чем нет. Положись Мироненко на свой инстинкт, он, безусловно, разыщет Балларда. Англичанин, конечно, удивится; сначала даже рассердится. Но ведь эта маленькая вольность будет ему прощена, когда он поведает Балларду о своем нежданном счастье?
Баллард обедал поздно, а пил вообще до ночи, всегда в одном и том же баре «Кольцо», где собирались голубые, и в который его впервые привел Оделл почти два десятка лет назад. Без сомнения, Оделл выбрал это место чтобы опробовать на неотесанном коллеге свою софистику насчет декаданса Берлина, но Баллард, хотя никогда не испытывал какого-либо сексуального интереса к постоянным клиентам «Кольца», сразу почувствовал себя здесь как дома. Его нейтралитет уважали; никто к нему не приставал. Он просто пил и смотрел, как изгаляются голубые.
Сегодня это место напомнило ему Оделла, чье имя теперь будет избегаться в разговоре из-за его причастности к делу Мироненко. Баллард уже видел, как это делается. История не прощает провалов, разве что столь скандальных, что в них есть какой-то блеск. Для Оделлов всего мира — честолюбивых людей, обнаруживших вдруг себя в западне по причине собственной же ошибки — для таких людей не будут отчеканены медали или сложены песни. Только забвение.
От этих раздумий он впал в меланхолию, и пил много, чтобы поддерживать свои мысли легкими, но когда вышел на улицу — в два часа ночи — его депрессия лишь немного притупилась. Добрые берлинские бюргеры уже давно спали: завтра начнется новый рабочий день. Только Курфюрстендамм подавала признаки жизни шумом дорожного движения. Туда он и направился, не думая ни о чем.
Позади нею раздался смех: молодой человек — разодетый, как звезда экрана, — шагал неверной походкой в обнимку со своим неулыбчивым спутником. В голубом Баллард узнал одного из завсегдатаев бара: клиент, судя по его простому костюму, был провинциалом, приехавшим утолить охоту до мальчиков, одетых девочками, за спиной своей благоверной. Баллард ускорил шаг. Голубой заливался искусственно-тоненьким смехом, и это действовало ему на нервы.
Он услышал, как рядом кто-то пробежал: краем глаза уловил скользнувшую тень. Наверное, это его хвост. Хотя алкоголь и притуманил ему мозги, он почувствовал какую-то тревогу, но не мог понять, откуда она исходит. Он шел дальше: состояние тревоги не оставляло его.
Пройдя еще несколько
До ярких огней Курфюрстендамм оставалось не более трех минут ходьбы, но он решил не оставлять тайну неразгаданной. Он повернулся и медленно пошел назад. Вой собаки прекратился; в тишине раздавался только звук его шагов.
Дойдя до поворота на аллею, он остановился и начал вглядываться в темноту. Ни в окнах, ни в подъездах света не было. Казалось, ничто живое не могло существовать в этой тьме. Оставив первую аллею, он направился ко второй. Воздух наполнился каким-то острым зловонием, которое усилилось, когда он дошел до угла аллеи. От этого запаха гул в его голове усилился, угрожая перерасти в громовые удары.
В конце аллеи замерцал свет, слабый огонек из верхнего окна, и он увидел тело того провинциала, распростертое на земле. Оно было так изуродовано, как будто кто-то пытался вывернуть его наизнанку. Разбросанные повсюду внутренности и производили тот смешанный острый запах.
Балларду не раз приходилось видеть насильственную смерть, и он считал себя привычным к такому зрелищу. Но что-то на этой аллее не давало ему успокоиться. Он почувствовал дрожь в коленках. А потом, из тени, послышал голос юноши.
— Ради бога… — его голос утратил всякий намек на женственность: в нем слышался нечеловеческий ужас.
Баллард шагнул вглубь аллеи. Лишь продвинувшись на несколько ярдов, он увидел и юношу, и причину его слабые стенаний. Юноша бессильно прислонился к стене, стоя посреди мусорной кучи. Блестки и тафта были с него сорваны; он был бледен и беспол. Он, кажется, не заметил Балларда: его взгляд был прикован к чему-то другому, скрытому в тени.
Дрожь в коленях усилилась, когда Баллард проследил за взглядом юноши; он почувствовал, что сейчас начнет стучать зубами. Тем не менее, он двинулся дальше, не столько из-за юноши (он всегда считал героизм пустым делом), но потому что хотел, хотел во что бы то ни стало увидеть, что за человек способен на такое редкостное злодеяние. Взглянуть в глаза этой невиданной дикости казалось ему сейчас главным делом жизни.
Юноша, наконец, заметил его, и пролепетал что-то о помощи, но Баллард его не услышал. Он чувствовал, что на него смотрят другие глаза, и их взгляд разил, как удар. Шум в голове усилился до болевых ощущений и напоминал теперь рокот вертолетных турбин. В считанные секунды боль достигла такой силы, что потемнело в глазах.
Баллард закрыл лицо руками и попятился к стене, смутно осознавая, что убийца покидает свое укрытие (мусорный бак был опрокинут) и собирается скрыться. Он почувствовал, как что-то слегка задело его, и открыл на мгновение глаза: на дорожке он заметил убегающего человека. Тот выглядел как-то странно — спина выгнута крюком, голова непропорционально большая. Баллард крикнул, но злодей не остановился, только задержался, чтобы взглянуть на растерзанное тело, и выскочил на улицу.