Племянник гипнотизера
Шрифт:
– Ты тоже мог бы так жить.
– В этом-то все и дело. У меня дядюшка – профессиональный гипнотизер. Так он мне каждый раз говорит: «Саша, зачем ты пошел в мелкие хулиганы, шел бы ты в ученые, окончил бы сельскохозяйственный институт, стал бы животным доктором, застрявшую картошку из коровьих глоток вытаскивал бы».
– Ну, а ты что?
– А я ему говорю: я лучше буду учиться на пятнадцатисуточника. Работа не пыльная, кормят хорошо, в милиционерской столовой питаемся. А сейчас придумали по деревням нас возить. Тут житуха совсем законная. Не заметили, как уже полсуток
– Двадцать пять суток.
Скиф засмеялся:
– Шутить изволите натощак, гражданин начальник.
– Десять суток я начислил вам за вчерашнее…
Наступило молчание. Скифы переглянулись.
– Всегда ценил людей с чувством юмора, – наконец сказал Скиф.
– В данном случае юмор отсутствует. Впредь за подобные штучки я буду начислять вам еще больше. Это уж на первый раз.
Циавили, который стоял сзади всех, протиснулся вперед.
– А кто ты такой есть? – закричал он, выставив фараонскую бородку. – Ты что, судья? Ты превышаешь власть! За это знаешь, что будет!
– Это уж моя забота. Впрочем, если вы будете перевыполнять норму в два раза, я стану вам засчитывать день за два. Количество выдаваемой пищи тоже будет зависеть от работы. Станете филонить – продуктов не получите.
– Да это прямо лагерь какой-то, – удивился Скиф. – Мы подчиняемся только нашему непосредственному начальству – старшине. А вас мы знать не знаем. Так я говорю, гражданин старшина?
Петр одернул шинель, поправил кобуру.
– Это в самом деле… не совсем законно.
– А топить в речке движок – законно? А бить мне стекло – законно?
– Я этот движок, – прохрипел Мотиков, – каждый вечер… уничтожать буду.
– Ладно, садитесь, поехали, мне некогда с вами выяснять отношения. Коровы не ждут. Старшина, давай команду.
Музей посмотрел на Скифа. Племянник гипнотизера скрипнул зубами.
– Ладно, поедем, – сказал он.
Обедали за коровником, прямо на траве. Здесь было тихо и солнечно. Циавили даже решил загорать. Его тощая прыщеватая спина белела среди густого подорожника, как солончак. Обед был скудным: буханка хлеба, селедка да консервы – все, что нашлось в магазине. Председатель сдержал слово. Он несколько раз приезжал на ферму посмотреть, как работают пятнадцатисуточники, недовольно хмыкал, и поскольку скифы валяли дурака, телега, на которой стояли бидоны с борщом, кашей и молоком, распространяя умопомрачительный запах, объехала их стороной.
За коровником шел горячий спор.
– Мне эта затея, мальчики, не нравилась с самого начала! Идиотская выдумка! – кричал из травы донжуан. – Волосы посбривали, туфли все деформировались, а чего достигли? Двадцать пять суток! Я и так худой, а тут жратвы не дают.
– Ешь селедку, от нее жирнеют, – подал совет чемпион.
Племянник гипнотизера сидел на двух кирпичах и спокойно отражал нервные наскоки донжуана.
– Рожи вы! Нельзя пасовать при первых же трудностях, – поучал он. – Все предусмотреть было нельзя. Кто же знал, что он окажется таким упрямым ослом? Это нетипичный председатель, неприятное
– Типичный, нетипичный! Нам-то какое дело! Надо, мальчики, сегодня же рвать отсюда когти! А то он еще какое-нибудь дело пришьет! Вызовет настоящую милицию!
– Какой смысл? Петр под рукой. Ты только построже с нами. Кричи побольше. Циавили даже можешь иногда пинка дать. Он совсем уж филонит.
– Тебе бы…
– Что?
– Ничего!
– Мотя!
Чемпион перестал сосать селедочный хвост и уставился на щуплого донжуана, как удав на кролика.
– Я сегодня же уйду!
– Ты нам все сорвешь. Побег заключенного – знаешь что такое? Сразу нагрянут детективы.
– Черт' Вот влип в историю. Лучше бы уж уехал на Колыму. Двадцать пять суток вкалывать ни за здорово живешь! Кто хочет – пусть остается. Петр, ставь вопрос на голосование!
Музей, которому положение не позволяло оголяться, жуя хлеб, намазанный консервами, расхаживал около в своей милицейской форме Он тоже считал, что дело безнадежное.
– Собственно говоря, как я понимаю, два на два. Мне неясна только позиция Риты. От нее будет зависеть исход. Рита, почему вы все время молчите?
– Она думает о председателе, – ехидно сказал Циавили.
– Да. Я думаю о председателе. Ну и что?
– Продолжай в том же духе.
– Тебя не спросилась.
На невесте донжуана был нарядный сарафан. Она спустила его с плеч и сидела на траве, подставив спину солнцу.
– Значит, ты не поедешь?
– Значит, нет.
– Почему?
– Сегодня я иду смотреть пьесу.
– Какую еще пьесу?
– «Родное поле».
– Никогда не слышал про такую пьесу.
– Очень хорошая пьеса. В стихах. Он там в главной роли.
– Ах, вон оно что!
– Да. Тебе завидно?
Циавили ехидно рассмеялся:
– Все ясно. Как это я сразу не догадался! Может, он и пьесу сочинил?
– Может быть.
– Это же, мальчики, поэт. Председатель-поэт Я уверен, он ей свои стихи в тот вечер шпарил. Ну, признавайся, шпарил стихи?
– А хотя бы и шпарил.
– Ха-ха-ха! Слышали? Все слышали? Он и пьесу сочинил. «Родное поле». Ха-ха-ха! Точно его пьеса!
– Ничего смешного не вижу. Хорошая пьеса.
– Ага! Они уже всю пьесу успели прошпарить! Бежать, мальчики, отсюда надо! Сегодня же! Немедленно! Председатель-поэт. Что может быть ужаснее? Он замучает нас! Он и в пьесе играть заставит! Вот посмотрите!
Циавили устал выкрикивать и упал в траву, со своей бородкой похожий на беса из сказки А.С.Пушкина о попе и работнике его балде.
Рита поднялась с земли.
– Схожу за водой.
– Ага. Сходи. Набери из стойла! Ха-ха-ха! Председательшей скоро будешь. Привыкай!
Минуту Скиф сидел молча, задумавшись. Потом вскочил.
– Поэт! Поэт! «Родное поле». Очень хорошо! Просто замечательно. Гениальный поэт! Шекспир!
– Придумал? – спросил Мотиков.
– В этом-то все и дело, Мотя. Сегодня ночью придется поработать, ребята. Ну уж если и после этого он нас не выгонит, не буду я тогда Скифом! Ага… Наш подопечный едет.