Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях
Шрифт:
Молчит.
— Ну, тогда я за вас отвечу. Перед своими советскими вы не откроетесь, потому что 25 лет вас воспитывали в атмосфере доносов, провокации и предательства. А я, вы знаете, хоть и враг большевизма, но немцам вас не выдам. В этом глубокая разница психологии вашей — красной и нашей — белой.
Из длительного общения с соотечественниками в немецких мундирах я вынес совершенно определенное впечатление, что никакого пафоса борьбы и русско-германского сотрудничества среди них в огромном большинстве нет и в помине. Просто люди попали в тупик и искали выхода. В тупик между ужасными условиями концентрационных лагерей и огульной оценкой советской властью пленных как “дезертиров” и “предателей”, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так,
Но все, положительно все, испытывали страшную тоску по родине, семье и дому. Невзирая на все тяготы советской жизни, невзирая на ожидающие их кары, многие готовы были вернуться в Россию при первой возможности. Отрицательное отношение к немцам не только высказывалось у меня, в четырех стенах, но и выносилось на улицу, в кабаки, где русские люди братались с французами, запивали свое горе и громко, открыто поносили “бошей”. Где полупьяный казак, заучивший несколько французских слов, показывая на свой мундир, говорил:
— Иси — алеман!
И потом, рванув за борт, показывая голую грудь:
— Иси — рюсь!
Надо сказать, что большинство чинов этого батальона были пленные 1941—1942 годов — времени поражения Красной армии и исключительно тяжелого режима концентрационных лагерей, и потому с несколько пониженной психофизикой.
В своих собеседниках я видел несчастных русских людей, зашедших в тупик, и мне было искренне жаль их. Они приходили ко мне, ища утешения. Великодушие со стороны “отца народов” я им, конечно, сулить не мог. <…>
Общей была решимость, когда приблизятся союзники, перебить своих немецких офицеров и унтер-офицеров и перейти на сторону англо-американцев. В этой решимости их укрепляло еще то обстоятельство, что в расположении русских частей сбрасывались союзными аэропланами летучки с призывом не сражаться против них и переходить на их сторону и с обещанием безнаказанности.
Когда они спрашивали меня, можно ли верить союзникам, я с полной искренностью и убеждением отвечал утвердительно, потому что мне в голову не могло прийти, что будет иначе… Большинство русских батальонов при первой же встрече сдалось англичанам и американцам».
Были и другие категории на службе у немцев.
«В начале 1943 года, под прикрытием отступающей немецкой армии, многие жители казацких степей ушли от наступающих советских войск на запад и обосновались в Новогрудке, образовав Казачий стан, — пишет Н. Толстой. — Поселение было не чем иным, как центром для беженцев, при котором имелись отряды самообороны. Но немецкое командование, памятуя о военной славе казаков, решило сформировать регулярные казачьи части для боев с Красной армией.
Такие отряды, рассеянные среди частей вермахта на востоке, уже доказали свою боеспособность, и в марте 1943 года генерал фон Клейст приказал всем казакам призывного возраста собраться в приднепровском городе Херсон. Тысячи казаков в результате призыва (в том числе и насильного, и добровольного — обманом) образовали три полка: два из кубанских казаков и один из донских. Командиром дивизии (корпуса) стал генерал-майор Хельмут фон Паннвиц. После мобилизации база этого соединения переместилась под Варшаву, где в полки были назначены немецкие офицеры, приступившие к обучению новобранцев.
Когда Гитлер приказал перебросить все русские восточные части на запад, корпус фон Паннвица был уже в Югославии, где участвовал в боевых столкновениях с партизанскими отрядами Тито. Там, как оказалось, головной болью для немцев стали многочисленные нарушения дисциплины казаками. Они “не раз выступали в роли насильников, имелись случаи жестокого обращения с местным населением, многие перебежали к партизанам Тито”.
И вот тогда, решив покончить с этим, генерал фон Паннвиц стал усиленно зазывать к себе эмигрантов, которые могли бы быть и переводчиками, и посредниками между немецкими офицерами и казаками. Но, отметим, что казачьего соединения как такового, в чистом виде у них не получилось».
Зимой 1944/45 года союзная разведка
Но очень скоро был Сталинград, а после тысячи казаков двинулись на запад. Видимо, за более лучшей долей. Сначала немцы им выделили район западнее Минска. Но наступающая Красная армия заставила их вновь двинуться в путь. На севере Италии немцы предоставили беженцам новое пристанище. К нему шли они через Польшу, Германию и Австрию. «В Италии их вначале поселили в Гемоне, а затем перевели в Карнию, в Толмеццо. Немцы предоставили казакам земельные наделы и дома, что, разумеется, вызвало недовольство местного населения. Казаки и здесь организовали свою жизнь по законам донской станицы, они, как и прежде, были все же больше поселением, чем войском, хотя их полки вновь включились в борьбу против коммунистических партизан. Так обстояло дело весной 1945 года, когда фронт вплотную подошел к тем местам».
17 июня 1944 года бывший атаман этого стана Павлов был убит в окрестностях города Новогрудка при невыясненных до конца обстоятельствах. Его сменил на этом посту некий Доманов. Толстой о нем сообщает следующее: «Под руководством немецкого офицера связи майора Мюллера был выбран новый походный атаман, Тимофей Иванович Доманов, бывший майор Красной армии. Человек добрый и совестливый…»
В 44-м Доманову было уже 57 лет. Первую мировую он закончил в чине прапорщика. В Гражданскую дослужился до сотника. При эвакуации из Новороссийска тяжело заболел тифом и попал в плен. С 1922 по 1925 год отбывал срок в Соловецких лагерях особого назначения. Затем поселился в Донбассе, где работал шахтером. С 1928 года работал горным техником. Неоднократно арестовывался. В 1934—1937 годах отбывал срок в Ейской тюрьме за «экономический саботаж». После работал в Пятигорске начальником снабжения на электростанции. В 1940 году был арестован «за экономическую контрреволюцию». Получил 10 лет ИТЛ с поражением в правах на 5 лет. Содержался под Ростовом. С начала августа 1942 года проводил набор в казачьи добровольческие отряды. С ноября формировал казачью полусотню. До февраля 1943 года командовал ею при германской полевой комендатуре. Но это не вся биография Доманова. В ней было еще и другое. В 1937 году его завербовал Пятигорский отдел НКВД. В результате этой работы Доманов донес на своего брата, который вел антисоветские разговоры. Брата арестовали.
В августе 1942 года Доманов получил задание от заместителя начальника горотдела НКВД остаться в Пятигорске и выявлять активных предателей с целью последующей ликвидации. А в 1945 году Доманов предал и свой Казачий стан. Зная заранее о выдаче, он повлек за собой не только советских граждан, но и эмигрантов. И всего-то за обещанное помилование!
В сентябре 1942 года перешедший на сторону противника генерал Власов подписал первую листовку, призывающую к борьбе против сталинского режима. Следующим шагом на этом пути стало воззвание «Русского комитета», или так называемая Смоленская декларация, разработанная отделом пропаганды ОКВ.
Мнимый комитет, в частности, провозглашал:
а) свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма;
б) заключение почетного мира с Германией;
в) создание в содружестве с Германией и другими народами Европы «новой России без большевиков и капиталистов».
Целью этого документа было призвать красноармейцев и всех русских людей к переходу на сторону «действующей в союзе с Германией Русской освободительной армии».
А затем началась пропагандистская компания в лагерях военнопленных и на оккупированных территориях. Теперь советских граждан вербовали в ряды Русской освободительной армии. О том, как это происходило, известно из разведсообщения Центрального штаба партизанского движения.