Плененная Иудея (сборник)
Шрифт:
В напряженной тишине ночи гулко проухала сова, загадочная темная птица тяжких ночных грез, священная птица богини Минервы. Мышление человека древней цивилизации полно ассоциаций. Сова перед боем – хорошее предзнаменование. И взмолился Валерий:
– О Минерва, несравненная воительница, на благосклонность твою, на благожелательность твою уповаю.
Прими, божественная покровительница, под защиту жизнь мою, и храм твой на Марсовом поле получит дары, тебя достойные. В том обет даю.
Вновь зазвучали голоса часовых. Закончился третий вигилий [25] . До рассвета осталось лишь три
25
Ночь делилась на четыре части, по три часа в каждой. Каждая трехчасовая часть называлась вигилий (страж).
Ветер трепал пламя, и оно то вздымалось вверх прямыми заостренными языками, обрастая оранжево-красной гривой и разбрасывая вокруг огненные искры, то, успокоившись, почти ложилось на горящие ветки. Мирное, светлое.
Почему пламя так притягивает взгляд? Ионатан поправил сучья в костре. Ему не спалось. После той памятной схватки с греком на улице Кесарии и особенно после того, как был искалечен старший брат, Ионатан занялся гимнастикой. Он много и долго изнурял свои конечности и плечи, чтобы сделать их устойчивыми для военных целей.
Отец, который и всегда как бы балансировал между иудейской духовностью и греческим культом тела, был не против занятий младшего сына, хотя и противился его выступлению на играх, где юноши выступали обнаженными. Ионатан и сам не стремился к этому. Не потому, что он стеснялся своего тела. Напротив, занятия спортом сделали его плечи ровными и широкими, торс мощным, руки и ноги мускулистыми. Его симпатичное лицо при здоровом ухоженном теле вполне соответствовало эллинским стандартам. Но спортивные соревнования воспринимались как часть языческого культа и, следовательно, были грехом.
Немногим более месяца назад, вернувшись домой и открыв дверь, Ионатан увидел сидящего за столом Гедеона с лицом постаревшим и бледным, а рядом с ним – устало привалившегося к стене пропыленного Нахума. При виде Ионатана мужчины замолчали. Потом Гедеон медленно встал, подошел к замершему на пороге от нехорошего предчувствия Ионатану и проговорил чужим, изменившимся голосом, с трудом выталкивая из себя слова:
– У нас с тобой больше нет родителей.
Резким движением он надорвал на Ионатане одежду. С тех пор боль утраты и горечь бессилия не оставляли Ионатана. Он перестал спать, ночи напролет изводя себя. Он виновен, он не сумел спасти тех, кого любил, он не был с ними рядом, он не защитил. Страшные подробности смерти матери и отца бесконечно вставали перед глазами, жгли сердце, меняли характер. Вмешайся вовремя римский гарнизон, выступи он в защиту иудеев, родители были бы живы.
Ионатан перестал быть тем умеренным благочестивым иудеем, который считал, что можно отправлять свою веру и при чужеземном либеральном правительстве. Прежняя глухая неприязнь к римлянам окрасилась жгучей личной болью и переросла в ненависть – в ненависть, доходящую до почти физического страдания, когда кажется, что сейчас просто не выдержит и разорвется сердце. Ионатан перестал колебаться, с кем он. Отныне он с теми, кто сражается. У него еще есть кого защищать.
Может быть, яснее, чем другие, понимал он, что такое Рим. Он видел не только солдат Рима, его легионы, его лагеря. Проехав из Кесарии в Рим, он осознал величину мира, принадлежащего империи, силы, стоящие за ней. В отличие от многих простых людей, окружающих
Но он был сын Иудеи. Ее плоть и кровь. Он любил эту страну. Он не мыслил себя, своей жизни без нее. Как человек своего времени, он верил в приход Машиаха и мечтал о свободной Иудее с царем из рода Давида.
Римская армия никогда не вступала в бой, прежде чем примет наилучший боевой порядок. Следуя этому правилу, незадолго перед рассветом Валерий выстроил свой небольшой отряд в четыре центурии перед северными воротами лагеря. Напряженно и безмолвно стояли воины, а между тем по древнему обычаю они должны были вступать в бой с ликующими возгласами.
– Солдаты, – сказал префект, – мы выполнили приказ. Теперь мы должны прорваться сквозь вражеские ряды. Я не убеждаю вас в преимуществах этого плана, я не говорю вам, что это будет легко. Вы мои боевые товарищи, вы храбрые воины гордых легионов. Кто может сравниться с вами, кто может противостоять вам! Склоним же доблестью Судьбу на свою сторону. Если нам суждено погибнуть, так погибнем с честью и не посрамим своих знамен, во имя Цезаря и народа Рима! Да падут враги пред мечом нашим! К оружию!
Он надел шлем и вынул меч. Знаменосец выдернул из земли легионное знамя, но не удержал его в руках, и орел неожиданно повернулся ликом своим в другую сторону.
«Плохое предзнаменование», – пронеслось в голове Валерия. Ворота открылись, и отряд в боевом порядке покинул лагерь. Они шли ровными рядами по шесть человек в шеренге, прикрываясь большими прямоугольными щитами с остро торчавшими шишаками.
Но неровность местности не давала римлянам никакого преимущества. Да и огромное войско мятежников, раздосадованное, разгневанное обманувшими их, не имело намерения приблизиться и вступить в ближний бой. Римлян просто расстреляли. На них обрушили тучи копий и стрел. Копья застревали в щитах, и воины уже не могли удерживать их в руках. Римляне падали один за другим под радостные крики иудеев.
Стрела вонзилась Валерию в голень. Кроме боли, она мешала двигаться, и Валерий, пригнувшись, сломал стрелу, оставив острие в разодранной ране. В момент, когда он выпрямился, копье, брошенное меткой рукой, пробило панцирь и правый бок. Валерий почувствовал, как горячо заструилась кровь по телу. В голове помутилось, перед глазами поплыли, убыстряя темп, лица своих и врагов. Он силился справиться со своей слабостью, но удар по голове камнем, выпущенным из пращи, довершил начатое разрушение тела. Свет в глазах померк. Вопли раненых, хрип умирающих, свист летящих стрел и копий, громкие ликующие крики иудеев слились в один невыносимо тяжкий гул, который вдруг совершенно внезапно исчез, сменился пустой тишиной. Префект упал.
Расстреляв римлян, мятежники бросились вслед за ушедшим войском. Забегая вперед, надо сказать, что иудеи гнались за войском Цестия Галла до самой Антипариды, но не догнали. Цестий Галл, побросав в спешке осадные орудия и метательные машины, сумел за ночь преодолеть огромное расстояние.
Утреннее солнце освещало поле битвы. По краю его пробирались двое.
– Давай обойдем стороной, – говорил Эфраим, опасливо косясь на трупы.
– Зачем ты только за мной увязался? – вздохнув, проговорил Ионатан, окидывая взглядом тощую сутулую фигуру друга. – Ну совсем это не твое дело.