Пленённая княжна
Шрифт:
Я взяла у женщины рушник и принялась отирать лицо и грудь. Нырнула в просторную домотканую рубаху, которую сразу же подставила Ветица, завязала тесьму на вороте, и взгляд упал и на лежавший на столе новый гребень, который я выбрала. И меня сразу варом будто облило, как только вспомнила ту неурядицу, что случилась со мной у лотка. Тот незнакомец с серо-голубыми глазами, кажется, он сразу понял все, что отрок и не отрок вовсе, потому что так не смотрит мужчина, как смотрел он на меня — будто насквозь, сдирая рубаху за рубахой. Я даже поежилась. Да и ясно, что гребень неспроста подарил, давая понять, что его не проведешь так просто. И снова меня будто укололо чем-то острым. Не нужно было этот подарок принимать! Разозлилась от бессилия, что уже ничего
А тот юноша с виду обычный, в справной походной теплой одежде, почти без убранств излишних, разве что на запястье блеснул медью обруч, выказывая человека и не совсем простого — не каждый селянин похвалиться может такими украшениями. Да и гребень подарил… Может, сын старейшины или купца какого, прибывший издалека. Так что и не прост был незнакомец случайный.
Я тряхнула волосами. И сама не понимала, что так зацепило, почему волнение, взявшееся не пойми откуда, только раскручивалось горячей воронкой. Расчесывала волосы медленно, проводя гребнем по всей длине — от корней до самых бедер, отмечая, как переливаются пряди в свете лучин всеми оттенками медного, как обруч на руке незнакомца. Это занятие успокоило постепенно, и даже спать захотелось, веки потяжелели, а голова пустой стала совсем. Закончив, поднялась, зевнув. Нужно ложиться спать, завтра в дорогу, чуть порозовеет небо. Лютобор предупредил, что во двор еще люди прибыли, не хотелось бы им показываться на глаза. Да и не нужно.
Забралась под приоткрытое Ветицой одеяло, утонув в прохладной мягкости постели, закрыла глаза, ощущая, как по телу проходят теплые волны, как уходит усталость и расслабляется каждая мышца. Хорошо. Хорошо, что не встретимся больше. Признать стыдно, что раскусил, где это видано, чтобы девушка мужское рубище нацепила на себя.
3_2
Сонное марево быстро опутало, я провалилась в вязкую глубину сна и ощутила тяжелое дыхание. Настойчивые мужские руки обвили меня вокруг пояса и притянули ближе, прижимая к крепкому телу.
— Сурья-я-яна, ты такая, нежная, сладкая. Маленькая моя, так пахнешь… Будь моей… Останься, прошу… — шептали горячие губы, скользя по шее и оголенному плечу.
Мутилось все в голове с каждым произнесенным словом мужчины, что ком в горле встал, и грудь наполнилась густым нектаром — так сладостны были эти слова, так жгуче-проникновенны, что внизу живота потяжелело, а между бедер сделалось горячо и в то же время легко и мягко, будто я вошла в реку по пояс. Я подняла ресницы, посмотрев на того, кто мог говорить такие слова, чей голос, такой неуловимо знакомый, так приятно ласкал слух, как горячий вечерний ветер, и застыла, смотря в серо-голубые глаза, задохнулась, когда узнала в нем, того незнакомца, с которым столкнулась у торгового лотка. Изумление вместе со смущением густо залило лицо варом, но я снова закрыла глаза, когда ладони его легли на грудь, смяли судорожно и сдержанно, подчиняя, заставляя забыть обо всем и довериться. Он вобрал сосок моей груди в рот, потянул в себя, и от горячих губ его потекла судорожная волна по животу, растекаясь по бедрам, он плавно проник в меня, толкаясь глубоко.
Я отдавалась ему. Его твердые удары, скольжения каменой плоти внутри меня, крепкий захват снаружи и мягкое проникновение раскачивали во мне сокрушительные тугие волны, будоражили, обволакивали, как река тело, пробуждали что-то потаенное, скрытое, непознанное еще мной, но в то же время тело мое знало, что именно, отзываясь на каждое прикосновение желанного мужчины, заставляя трепетать под горячими ладонями в крепких тисках. Голова закружилась от подступающего глубокого и душного удовлетворения, оно кипящей смолой плескалось во мне, суля разлиться рекой. Задрожав, я застонала, готовая вот-вот сорваться и упасть в раскрывавшее подо мной кипящее жерло, распадаясь на сотни горячих брызг. У меня перехватило
Я упала обратно на твердую лавку, только оказалась не в руках незнакомца, а объятиях того, чей терпкий горячий смолистый запах пробрался под самую кожу. Ведар, ты? Пытаюсь рассмотреть в темноте предбанника. Он пристально смотрит мне в глаза и держит крепко, будто пытается понять что-то, раздумывая. Его карие глаза под темными взъерошенными прядями затуманены. Крепкий запах браги обдал меня. Я не понимала, что делать: оттолкнуть или, напротив, прижаться еще плотнее, прильнуть к горячим губам. Но Ведар решил все за меня.
3_3
Сам не свой обезумевший и одичавший, будто рассудок потерял, набросился на меня, разомкнув мои колени, разрушая последнюю преграду, разламывая корку льда смущения и сомнения, что еще сковывала мое тело. Я выгнулась ему навстречу, запуская пальцы в завитки волос, потянула, подставляя оголенную грудь жадным и обветренным губам. Его желание било в макушку волной жара, и противостоять ему не было сил, когда он прижался пахом, чуть покачиваясь, как крепкий ясень на ветру, твердой возбужденной плотью. Безумно захотелось ощутить его внутри себя до мучительного стона. И, вместе с тем, страх перед неведомым рассыпался по коже горячими углями, как сотни укусов, когда он касался меня губами и пальцами там, где постыдно и думать. Стыд жег не хуже дыхания и ласк Ведара, распаляя жажду, рождая внутри свинцовую тяжесть. Он обжигал мои плечи поцелуями, стягивал рубаху с груди все ниже. А потом я будто в пропасть упала, от острой боли между ног. Ведар толкался в меня безудержно, целовал лицо, собирая губами влагу, и бормотал что-то неразборчивое, кажется, слова утешения, и его голос звучал как-то сдавленно, обрывисто, рассеянно.
— Приду свататься к тебе, и придется жить не с молодым парнем. У меня дом добротный, не хоромы княжеские, но в тесноте да не в обиде — уживемся. Хочешь такого, Сурьяна? Скажи, хочешь? Ты же умница, Сурьяна, ты достойна лучшего, — бормотал он, сжимая мои плечи, улыбаясь как-то сдавленно и судорожно. А я его почти не слышала, задыхаясь от саднящей боли между бедер и чего-то липкого.
Я вздрогнула, проснувшись, хватаясь за одеяло, как будто и впрямь падала куда-то
— тело ломило ужасно. Не сразу поняла, где я, но очертания клети в тусклом свете все больше проявлялись. Постоялый двор на окраине Дейницы.
«Это все сон, сон, сон», — повторила про себя, кривясь от боли, хватая воздух клочьями. Мгла сновидения рассеивалась помалу, словно туман, таяла, уползала в холодные тени. Отдышавшись, я вновь огляделась в полумраке.
Лавка Ветицы пуста. Видно, вышла по нужде какой. Пахла чуть терпкой гарью угасшая лучина. Пели петухи на заимке, предвещая скорый рассвет. Я потерла шею, сбрасывая таявшие с каждым вдохом оковы сна. Видимо, этот кошмар никогда меня не оставит. Хотелось бы выскоблить из памяти этот злосчастный вечер. Вечер, когда я совершила непоправимую ошибку. Заново испытывая, как давили нещадно грубые руки Ведара, терзали тело, под себя подминали, сковав так, что не вырваться, и как двигался во мне бешено и одержимо, а мне только оставалось терпеть и ждать, когда эта пытка закончится. И сколько было много крови потом. Перед глазами багряные разводы с внутренней стороны бедер.
3_4
Следы я скрыла, и чудо, что никто не увидел, хоть глаза у меня поутру красные и стеклянные были от слез, и губы в кровь искусанные. Конечно, я не хотела идти за Ведара, и то, что случилось между нами, лишь мое помутнение — видно, чей дурной глаз спутал наши дороги вместе под заревом разгорающихся жаром купальских костров. Не хотела я этого, не по своей воле, и по своей — в то же время.
Я повернулась набок, шумно выдыхая, прогоняя воспоминания, но они, как горький дым, заполняли меня, становясь все гуще, ядовитей, что грудь жгло.