Плененные любовью
Шрифт:
– Куда ты меня тащишь?
Ответа так и не последовало, а индеец посмотрел на нее прищуренными, непроницаемыми глазами, в которых невозможно было угадать хотя бы след каких-то человеческих чувств. Наверное, она была не в себе, когда вздумала пожалеть такую бессердечную скотину! И вот, изволь теперь расплачиваться за собственную глупость! Если бы она не жалела пленного, как все прочие обитатели форта Эдуард, то скорее всего наслаждалась бы сейчас покоем и безопасностью дома у Митчеллов, а не стала бы пленницей неблагодарного дикаря…
– Отпусти меня, – жалобно попросила бедняжка. – Ты ведь без меня сможешь двигаться
– Замолчи! – грозно прошипел дикарь, больно дернул ее за руку и заставил подняться. Только теперь Аманда заметила, что им призывно машет второй индеец. Ее опять грубо обхватили за талию и потащили в неизвестность.
Как только Аманда оказалась у самой кромки воды, ее уложили на дно индейского каноэ, припрятанного в кустах на берегу. Двое краснокожих молча сели рядом, и каноэ беззвучно заскользило по поверхности озера.
И без того слабая надежда на спасение окончательно угасла, как только до Аманды дошло, что такой способ передвижения позволит беглецам под покровом ночи удалиться на много миль от форта еще до того, как ее исчезновение обнаружится, а к тому времени будет бесполезно пытаться отыскать беглецов в этой бескрайней глуши. Мысли о том, что вряд ли ей удастся когда-то снова увидеть Роберта, и страх перед участью, ожидавшей ее в лагере враждебно настроенных дикарей, приводили несчастную в отчаяние. Терзаясь от собственной беспомощности, Аманда уткнулась лицом в сомкнутые руки и рыдала до тех пор, пока не заснула от изнеможения.
Яркий утренний свет разбудил пленницу: она все еще лежала на дне каноэ, привязанного к росшему на берегу дереву. Медленно, осторожно она приподняла голову, высматривая, где могут быть похитившие ее индейцы. Вдруг они куда-нибудь ушли и у нее появилась возможность бежать? Но не тут-то было. Все тот же молодой индеец не спускал с пленницы напряженного взгляда, при этом он ел вяленое мясо. Только теперь Аманда обратила внимание, что на ней лишь ночная рубашка. Она мучительно покраснела от стыда.
Краснокожий грубо сунул ей в руку кусок мяса, и Аманда жадно впилась в него зубами, слишком голодная, чтобы думать о гордости. Второй индеец уселся в нескольких футах поодаль и старательно делал вид, что не замечает пленницу, за что она была ему очень благодарна. А ее похититель уже успел насытиться и, по-прежнему не спуская с нее глаз, подошел вплотную. Опустился на колени, взял в руки маленькую ножку, показавшуюся из-под края рубашки, и внимательно осмотрел грязную ступню, обратив внимание на многочисленные ссадины, появившиеся на нежной коже во время их ночного бегства. Затем осторожно опустил ногу, отошел от каноэ и вернулся через минуту с куском оленьей замши и бечевками из сушеных жил. Отрезал от кожи два подходящих куска, проколол по краям дырки, продел в них бечевки, стянул и привязал к ногам, так что получились простые, но надежные мокасины, способные защитить босые ступни от острых камней и сучков, которых еще немало могло встретиться на пути.
Моментально приободрившись даже от столь ничтожного знака внимания, Аманда набралась смелости спросить:
– Как тебя зовут? Мне известно, что ты знаешь мое имя, потому что я слышала, как ты меня звал. И я бы хотела знать, как мне обращаться к тебе.
При
Но при этом все же ответил:
– Меня зовут Чингу (Большой Кот.). – Он кивнул в сторону сообщника и добавил: – Его зовут Сакачгук (Черный Змей.).
Аманда долго смотрела на второго индейца, так старательно державшегося от нее подальше. Как и Чингу, он носил традиционную для его племени прическу и тоже ходил голым по пояс, одетым лишь в набедренную повязку и доходившие до бедер чулки из оленьей замши. Однако на этом сходство между индейцами заканчивалось. Кожа Чингу была мягкой и чистой, за исключением тех мест, где еще оставались следы от полученных в форте побоев, тогда как кожа Сакачгука выглядела грубой, задубевшей, как старая шкура, а черты лица казались крупными и непропорциональными по сравнению с правильным, прекрасным лицом Чингу.
– Чингу, – отважно продолжала Аманда, – пожалуйста, скажи, что ты собираешься со мной делать. Если вы хотели взять заложника, не проще ли было схватить часового у ворот? – При воспоминании о совсем молоденьком парне, нашедшем в эту ночь столь отвратительную смерть, ее голос дрогнул. Однако Чингу, судя по его лицу, не испытывал раскаяния в совершенном убийстве. Он ответил:
– Я отдам тебя матери моего друга, которого убили, когда меня Захватили в плен.
– Ты отдашь меня ей?! – ахнула Аманда, моментально вспомнив самые жуткие истории, рассказанные немногими выжившими белыми, которым довелось испытать на себе непримиримую жестокость индейских женщин. Оказывается, они обращались с пленными еще хуже, чем мужчины, – если только такое было возможно. – Но почему? Почему ты решил отомстить именно мне? Ведь я старалась облегчить твои страдания, а не усилить их! Почему же ты так меня ненавидишь?
Но Чингу холодно произнес, пропустив ее вопрос мимо ушей:
– Нинчич сама решит, что с тобой делать. Если она захочет мстить, тебя убьют, но если она проявит жалость, тебя примут в племя. Так часто бывает у нашего народа: мать, у которой погибает ребенок, берет в семью другого, чтобы не пустовало место у очага и в ее сердце.
– Неужели ты правда веришь, что мать индейца захочет принять вместо убитого сына белую девушку?! – Столь удивительная возможность никак не укладывалась у Аманды в голове.
Медведица.
И на этот раз ее вопрос снова остался без ответа.
Тем временем Чингу закончил возиться с мокасинами, встал и грубым рывком поднял на ноги Аманду. Затем бросил через плечо второму индейцу, все еще молча сидевшему в стороне:
– Вставай, пора идти!
Воин молча выпрямился, закинул на плечи дорожный мешок и двинулся вперед с удивительной скоростью. Они шли не менее часа, пока Аманда, окончательно выбившись из сил, не рухнула на землю, едва переводя дух. И тут же вскрикнула от боли – ее безжалостно дернули за волосы, поставили на ноги и толкнули вперед, заставив шагать по тропе, которой, казалось, не будет конца. Так они шли почти весь день, останавливаясь лишь на очень короткое время. Но вот Аманда, мокрая от пота, снова упала в изнеможении. На этот раз даже боль не могла заставить двигаться дальше это измученное, трясущееся тело. Глухо, сквозь туман полуобморочного состояния, до нее донесся голос ее похитителя: