Пленительная страсть
Шрифт:
Альварес нахмурился. Он был сбит с толку и определенно не знал, как воспринимать ее слова. Как насмешку? Как скрытое издевательство? Но голос ее звучал так нежно, так искренне. Почему стража позволила ей появиться здесь? Как не уследила? Теперь он должен что-то предпринять. Но что?
Сирена вплотную подошла к нему.
— Пойми меня, дорогая. Я долженубить Ригана и его самоуверенного выродка, а также, как мне ни прискорбно, и твоего ребенка. Ибо я считаю, что в нашем милом маленьком королевстве не следует жить существу, так похожему на этого варвара. Я не желаю никаких напоминаний об этом ненавистном мне человеке. Я сотру с лица земли всякую память о нем! Он приносит нам одни несчастья, этот проклятый голландец! И твой ребенок вырастет таким же. Пойми: я не могу этого допустить. Сирена, дорогая, у тебя еще будут дети — другие дети,
Ван дер Рис попытался было освободиться от рук стражников, но добился лишь того, что его стали держать еще крепче.
Сирена во все глаза наблюдала за Риганом, когда к нему поднесли распеленатого ребенка, и от нее не ускользнуло изумленное выражение, мелькнувшее на его лице. Он искренне удивился, что ребенок оказался светлокожим и светловолосым. Значит, ее муж заранее был убежден, что отцом новорожденного ребенка являлся Цезарь, и теперь, когда внешность малютки красноречиво говорила за себя, все сомнения Ригана отступили, а лицо его осветилось торжествующей и счастливой улыбкой. Однако эта смена выражений в его глазах врезалась в память Сирены. Ей никогда не забыть первоначального изумления в его глазах...
Взор Ригана, затуманившийся было нежностью при виде малютки, вдруг наполнился страхом.
— Ты хочешь убить невинное дитя, Цезарь?! И тебя не будут мучить угрызения совести после этого? Да ты хуже дьявола, Альварес! Должно быть, ты сошел с ума! Убей меня, если хочешь, но детей не трогай! Отправь моих сыновей в Ост-Индию — там позаботятся о них. Ради всего святого пощади их!
А тем временем, когда внимание Цезаря отвлеклось от Сирены, она уже совсем приблизилась к шпагам, крест-накрест висевшим на стене позади испанца. Со стремительностью пантеры она сорвала с крюка клинок и, оттолкнув Альвареса, подскочила к темнокожему стражнику, державшему ее ребенка. Острие шпаги уперлось негру в голую поясницу, а затем описало устрашающий круг пониже пояса. Если этот человек не был знаком с иностранными языками и не понимал ничего, кроме местного диалекта, то язык обнаженного клинка понял отлично, судя по его вспотевшему и перекосившемуся от страха лицу. Сирена кивком головы подала знак фрау Хольц, и та, доселе стоявшая в полном безмолвии возле дверей, моментально подскочила, выхватила из рук перепуганного стражника ребенка и так крепко прижала его к груди, что младенец громко закричал, возмущенный столь неделикатным обращением.
Сирена вскинула вверх шпагу, призывая таким образом всех к полнейшей тишине, и, сузив глаза, проговорила, обращаясь к Альваресу, который все никак не мог прийти в себя от изумления: он явно не ожидал подобного поворота событий.
— Итак, Цезарь, ты — мой главный враг, ты — мой основной противник! Я вызываю тебя на поединок. Отказавшись от него, ты покроешь свое имя позором, которого потом не сможешь смыть даже собственной кровью. Дело твоей чести — принять мой вызов и сражаться как мужчина и как испанский дворянин! Прикажи своим стражникам, чтобы они не мешали нам. Если ты не сделаешь этого, то не успеешь даже пожалеть о своем неправильном поступке, ибо я проткну тебя шпагой, как паршивую свинью!
Цезарь поспешно произнес несколько гортанных слов на местном диалекте, и стражники торопливо покинули комнату.
— Риган! Калеб! Вы тоже не должны вмешиваться в поединок, — спокойно произнесла Сирена. — Надеюсь, это понятно? Даже если я окажусь слабее противника, никто не должен приходить мне на помощь! Запомните: я никого не пощажу! Я запрещаю кому бы то ни было вставать между нами!
Ван дер Рис согласно кивнул, но страдальческое выражение исказило его лицо. Разве можно придумать испытание более тяжкое для мужчины: смотреть, как женщина сражается с твоим заклятым врагом, и ничего не предпринимать!
Сирена отступила назад и, споткнувшись о свои длинные юбки, несколькими уверенными взмахами шпаги, укоротила подол до колен.
— Ну что ж, желание королевы — закон! — усмехнулся, приходя в себя, Цезарь. — Я понял так, что будем драться на смерть?
— И никак иначе! Только на смерть! Выбирай, какая смерть тебя больше устроит — мгновенная или долгая и мучительная!
— Ну конечно, долгая и мучительная! Моя дорогая, я хочу, чтобы ты, прежде чем умереть, получила удовольствие. После того, как ты позабавляешься шпагой, тебя будет ждать другое развлечение: наблюдать, как кровь твоего сына потечет по этому полу. А затем прольется кровь наших дорогих гостей. И, наконец, когда ты, вся израненная, начнешь валяться у меня в ногах, умоляя, чтобы я поскорее прикончил тебя, я оставлю тебя умирать здесь мучительной, долгой смертью в окружении дорогих твоему сердцу трупов.
Сирена посчитала выше своего достоинства отвечать на эту бесстыдную похвальбу. Красноречивый взгляд женщины сказал за нее все. Столько ненависти было в ее глазах, что Цезарь, побледнев, опустил очи долу. Затем он медленно подошел к стене и молча снял вторую шпагу.
— Защищайся! — крикнула воинственно Сирена, и бой начался.
Цезарь сделал ложный выпад, прочертив в воздухе дугу сверкающим клинком. Сирена сосредоточенно наступала на него и, сделав вдруг резкий скачок, оказалась сзади испанца, нанеся ему удар в спину. От подобной неприятной неожиданности Альварес растерялся и, пока он удосужился развернуться, получил еще несколько сильных уколов в спину. Он весь покрылся испариной, едва успевая отражать наскоки Сирены. Ее стремительная шпага мелькала в воздухе, как вспышка молнии. И каждый раз, когда клинок Цезаря взлетал вверх, он встречал вездесущую шпагу женщины, которая, кроме всего прочего, успевала ударить противника по ногам. Таким образом, спина и обе ноги противника были залиты кровью. Неутомимая Сирена не давала Альваресу ни доли секунды на передышку. Казалось, она орудовала не одной шпагой, а несколькими. Утомленный и потерявший бдительность испанец недосмотрел и получил внушительный удар в грудь. Тяжело дыша, женщина отскочила назад и спросила:
— Может быть, ты передумал, Цезарь, и предпочитаешь теперь легкую и быструю смерть, а не долгую и мучительную, как заказывал поначалу? Быстро отвечай, ибо мне не терпится узнать, сколько крови течет в жилах такого подлеца!
— Я не меняю своих решений, дорогая! Меня устроит долгая и мучительная смерть, но не моя, а твоя! Я сгораю от нетерпения увидеть, как ты будешь плакать над своим заколотым сыночком.
Глаза Цезаря сверкали ненавистью. Он никогда не простит ей такого подлого обмана, такого предательства! Яростно взмахнув шпагой, оскорбленный в лучших чувствах испанец сумел достать острием клинка обнаженную руку своей «королевы».
— Не беспокойся, ублюдок! Никто из нас не увидит пролитой крови моего сыночка. Но вот лужа твоей подлой кровищи украсит этот пол непременно! — со злой решимостью произнесла она и снова нанесла удар в грудь Цезаря. — Вот видишь, вот видишь, ты уже давно пачкаешь своей кровью драгоценный пол твоего роскошного замка! Оглянись вокруг себя... король! Раскройте пошире глаза, ваше величество! — язвительно воскликнула она, рассекая острием клинка его щеку.
Никакие ухищрения не помогали Альваресу достать Сирену шпагой. Всякий раз она успевала либо отскочить в сторону, либо отражала удар своим клинком. Он уже начал выбиваться из сил, и она это видела, градом рассыпая свои стремительные удары. Все чаще и чаще он ощущал на своем теле уколы ее безжалостной шпаги. Кровь струилась из его тела.
Вдруг Сирена сделала выпад вправо, поскользнулась, ступив в лужу крови, и потеряла равновесие. Цезарь воспользовался ее оплошностью и, почуяв в себе прилив сил, подскочил к ней и торжествующе приставил свою шпагу к ее шее.
Калеб, увидев это, испуганно закричал.
Но Сирена каким-то образом умудрилась уклониться от его клинка, оцарапавшего ее, перевернулась через голову и вскочила на ноги.
— Ты хотел обезглавить меня, Цезарь? Обезглавить свою королеву? — насмешливо спросила она, между тем как глаза ее полыхали яростью. Она сделала выпад вперед и прижала противника к стене. Тяжело дыша и прищурившись, она произнесла: — В последний раз спрашиваю, сеньор: быстрая и легкая смерть или медленная и мучительная?