Пленительные женщины. Одри Хепберн, Элизабет Тейлор, Мэрлин Монро, Мадонна и другие

Чеботарь Серафима

Она осталась одна. У нее забрали дочь – она воспитывалась у бабушки, Клавдия Половикова даже судилась с Серовой из-за нее. Маша рвалась к матери и по достижении совершеннолетия вернулась к ней. Это было довольно мучительно. Обожая мать, Мария Кирилловна не могла жить с нею рядом.

Серова рано постарела. Алкоголизм очень сильно сказался на ее внешности. Из-за пьянства ее уволили из Театра им. Моссовета. Она ненадолго вернулась в Ленком, где играла какую-то чепуху. Ее уволили по сокращению штатов. Потом ненадолго был Ногинский театр и в конце – Театр киноактера. Она пила – страшно, отчаянно. Последние годы ее жизни ничем не напоминали о том, что когда-то эта всеми брошенная женщина принадлежала к элите. Она была не столько постаревшая, сколько сломленная и спившаяся. Все те люди, кто пил за ее здоровье в хлебосольном симоновском доме, теперь отвернулись от нее. Она узнала и безработицу, и нужду,

и унижения. Числясь в Театре киноактера, каждое утро она звонила диспетчеру и спрашивала, есть ли для нее работа. И каждое утро получала ответ: «Нет, Валечка, для вас работы нет». Ее дочь вспоминала, что в те годы Серова была ожесточенной, совершенно потерянной, загнанной в угол. К ней приехал ее сын, Анатолий, – такой же алкоголик, как и мать. Он умер за полгода до нее. Похоронили его в Монино, под Москвой, где он жил с новой женой. Серова не была на похоронах – она была уже в бессознательном состоянии.

Она умерла в декабре 1975 года. Умерла одна, в пустой квартире, сутки пролежала на полу. Ей было 57 лет. Ни некрологов, ни статей в газетах не последовало – лишь коротенькое извещение в газете «Вечерняя Москва». Панихида была в Театре киноактера. Народу было немного, все стояли в пальто и ждали, когда начнется гражданская панихида. А она все не начиналась – кто-то должен был приехать, то ли из Союза кинематографистов, то ли из Госкино СССР… И вдруг за кулисами включили магнитофон, и зазвучал голос Серовой, исполняющей песню из кинофильма «Жди меня». Мгновенно началась панихида, люди выходили к гробу и говорили – с нежностью, болью, обидой, горечью…

В 1979 году, за месяц до смерти, Симонов призвал в больницу дочь с просьбой принести остатки серовского архива. Симонов перечитал свои письма к Серовой и сказал дочери: «Я думал, что все ушло. И вдруг все вернулось ко мне, я все пережил заново, словно это происходит сейчас…» Письма он сжег. Но Маша втайне от отца сняла копии с его писем к матери и сохранила их.

Очень многие люди, окружавшие Серову, отошли в небытие. Даже Симонов. А Серова остается в памяти, потому что второй такой у нас нет – романтической женщины, умеющей дарить людям счастье, и актрисы, не умевшей терять…

Марина Ладынина. Свет далекой звезды

В сталинские времена в начале улицы Горького висели два огромных, во весь дом, портрета. На одной стороне улицы – сам Иосиф Виссарионович. А на другой – Марина Ладынина. Одна из ярчайших, любимейших актрис, она была олицетворением эпохи.

Трудно поверить, но эта изящная, изысканная, с благородными манерами женщина имела самое пролетарское происхождение. Марина Алексеевна родилась в глухой сибирской деревушке Назарово Енисейской губернии 11 (24) июня 1908 года – больше века назад. Родители были простые крестьяне: у отца, Алексея Дмитриевича, было три класса сельской школы, а мать, Мария Наумовна, и вовсе неграмотная. В семье четверо детей, где Марина – Маша, Маруся – была старшей. Все заботы по дому были на ней: и за младшими присмотреть, и постирать, и еду на всех приготовить. Работала и по найму: доила летом у зажиточной соседки коров. А зимой ходила в школу в соседнее село – в родной деревне школы не было. С детства у Маши было два увлечения: книги и сцена. Читала запоем, а потом с увлечением, в лицах, пересказывала прочитанное друзьям. Со второго класса она считалась лучшим рассказчиком школы и поэтому выступала в школьных спектаклях в качестве суфлера. Увлекшись пьесой, Маша проигрывала в своей будке все роли спектакля и иногда так заигрывалась, что ее голос заглушал актеров. За это ей постоянно попадало: «Ладынина, выгоним – больно слышно тебя!» С тех пор ее стали дразнить артисткой. Постепенно ей стали поручать и настоящие роли. А еще Маша прекрасно пела, плясала, играла на балалайке в оркестре народных инструментов… В талант дочери поверила даже мать, властная и строгая, убежденная в том, что работа на сцене – дело совершенно никчемное.

Марина оканчивала школу – класс с педагогическим уклоном – в городе Ачинске. Там был драматический театр. Кроме постоянной труппы, на его сцене часто выступали гастролеры, и Машу часто приглашали на подмену заболевших или неприехавших артистов. Нередко после спектакля режиссеры звали ее уехать с труппой. Но хотя Марина уже тогда больше всего на свете хотела быть актрисой, она отказывалась. Она твердо знала, что сначала надо учиться… И зарабатывать деньги для своей семьи.

После школы – в пятнадцать с половиной лет – Марина стала сельской учительницей в родном селе. Но любовь к сцене только усиливалась: Маша постоянно играет

в любительских спектаклях, участвует в концертах. Вскоре она переехала в Смоленскую губернию, на родину отца, – чтобы быть ближе к культуре. Как-то раз в село, где она работала, приехал в отпуск Сергей Фадеев, артист театра Мейерхольда. Они познакомились. Разглядев в молоденькой сельской учительнице талант актрисы, Фадеев дал ей адрес ГИТИСа, а главное – подарил книгу К.С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Будущее было определено. И в 1929 году Марина Ладынина на третьей полке плацкартного вагона отправилась покорять Москву.

Она пришла в ГИТИС и была принята после первого экзамена. В ведомости экзаменационная комиссия – а туда входили такие известнейшие актеры, как Михаил Тарханов, Иван Москвин, Леонид Леонидов, Серафима Бирман и другие, – сделала пометку: «Особо одаренная».

В 1931 году, во время учебы в ГИТИСе, Ладынина в первый раз оказалась на съемочной площадке. Знаменитый в то время режиссер Юрий Желябужский пригласил ее на эпизодическую роль слепой цветочницы в свой фильм «В город входить нельзя» (или «Просперити»). Съемки продолжались всего один день. К своему неописуемому удивлению и радости, в день премьеры Марина обнаружила у входа в кинотеатр огромный рекламный щит со своим изображением.

Несколько дней Марина простаивала у щита в надежде, что прохожие ее узнают. Но никто не узнавал. Марина не очень огорчилась: связывать свою жизнь с кино она не собиралась, а в том, что она станет известнейшей театральной актрисой, у нее не было никаких сомнений.

После Желябужского ее приглашали сниматься и другие режиссеры, например Юлий Райзман, про которого говорили, что после съемок у него любая актриса становится знаменитой. Но с кинопроб у него Марина ушла, не дождавшись окончания: опаздывала в театр на репетицию. После этого случая Райзман всем говорил: «У этой белобрысой плохой характер».

Впрочем, больше никто мнения Райзмана не разделял. У Марины была масса друзей, которые любили ее за веселый характер, неукротимую энергию и доброту. С однокурсником Иваном Любезновым дружба переросла в брак – правда, недолгий. Тем не менее Любезнов на долгое время остался другом и партнером Ладыниной по фильмам.

Еще на втором курсе Ладынину заметили во МХАТе – она проходила там стажировку. Был подписан контракт, согласно которому Марина Ладынина по окончании ГИТИСа поступает в труппу этого прославленного театра. Об этом можно было только мечтать: то были годы расцвета МХАТа, и Марина оказалась на одной сцене с такими прославленными актерами, как Василий Иванович Качалов, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Иван Михайлович Москвин, Анатолий Петрович Кторов, Клавдия Николаевна Еланская и другие, в театре еще работали К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко. Одной из первых ролей Ладыниной была монашка Таисия в пьесе Максима Горького «Егор Булычов и другие», Егора Булычова играл великий мхатовский артист Леонид Леонидов. Молодую актрису заметили. Ее хвалил Горький, Станиславский отметил ее несомненный лирико-драматический талант. В одном из писем он писал, что видит в Ладыниной будущее МХАТа. Параллельно с театральными ролями Ладынина снова занята в кино: в 1934 году она снялась в фильме «Вражьи тропы» режиссеров И. Правова и О. Преображенской, где ее партнерами были Иван Любезнов, Эмма Цесарская и Борис Тенин, а в 1935-м – у режиссера Билинского в картине «Застава у Чертова брода». Правда, фильм на экраны не вышел.

Но театр оставался главным для Марины. Каждый раз для съемок ей приходилось отпрашиваться у Немировича-Данченко. Тот разрешение давал, но каждый раз говорил: «Ну что ж, сняться надо иногда, денег заработать. Но никогда не забывайте, что вы наша, никогда не бросайте театр». Марина и так не собиралась уходить. Но судьба распорядилась иначе.

14 апреля 1936 года Марина вышла из Дома кино вместе с подругой Лалой, женой актера Ивана Коваля-Самборского – с ним Марина снималась в «Заставе у Чертова брода». К ним подошел высокий мужчина, знакомый Лалы, которого звали Иван. Лала пригласила его и Марину в гости. На автобусной остановке Иван замешкался, и двери автобуса закрылись перед ним. «Видно, не судьба», – сказал он. Автобус проехал несколько метров, остановился, и двери снова открылись. Иван вбежал в автобус со словами: «Это судьба!»

Это был уже довольно известный в то время режиссер Иван Пырьев.

Весь вечер Иван не сводил с Марины глаз, а потом пошел ее провожать. И на крыльце общежития, где жила Марина, он сказал, что любит ее и хочет, чтобы она стала его женой.

Марина потом выспрашивала у Ковалей: что за бабник такой, что в первый же вечер делает девушке предложение?

А Иван Пырьев тогда уже был женат на известнейшей киноактрисе 20-х годов, красавице Аде Войцик. У них был сын Эрик, которого Иван обожал.