Пленница былой любви

Махмуди Бетти

– Я говорить мой муж о тебе, – сказала она, с трудом справляясь с чужими словами. – Она хочет тебе помочь.

В персидском языке нет категории рода. Иранцы всегда путают местоимения «он» и «она». Учительница опустила глаза, глядя на свои колени. Почти неуловимым движением она вынула руку из-под свободного платья и придвинулась ко мне. Убедившись еще раз, что на нас никто не смотрит, она быстро коснулась моей руки, оставляя в ладони обрывок бумаги. На нем был нацарапан номер телефона.

– Ты звонить, – прошептала она.

Спеша

с Махтаб домой, я все же рискнула забежать на минутку в магазин Хамида. В трубке послышался женский голос. Женщина назвала себя Алави и приветствовала меня на английском языке. Она пояснила, что работает у мужа учительницы и тот рассказал ей и ее матери о моем положении.

– Он спросил меня, могу ли я чем-нибудь помочь, потому что знаю английский язык, я училась в Англии. Я обещала.

Это было еще одним доказательством того, что иранцев нельзя огулом относить к категории фанатичных врагов Америки. Алави была абсолютно искренней и, разговаривая со мной, возможно, рисковала жизнью и уж определенно свободой.

– Как мы могли бы встретиться? – спросила она.

– Я должна подождать, пока представится случай.

– Как только вы сможете встретиться со мной, я сделаю себе перерыв на ленч и приеду в указанное вами место.

– Хорошо.

Бюро, в котором она работала, было далеко от дома Маммаля, далеко от школы Махтаб и даже от мечети, где проходили лекции по Корану. Трудно было организовать встречу так, чтобы у нас обеих в один день было достаточно времени и свободы для более близкого знакомства. Меня интересовало, какими мотивами руководствуется Алави, но я не сомневалась в ее надежности. Ее слова звучали искренне и сразу вызвали доверие.

Дни тянулись мучительно долго, проходили недели, а я все искала безопасный способ организовать встречу. Со времени начала работы Муди я почувствовала усиление контроля за собой. Насерин стала еще более подозрительной.

Но рано или поздно у меня неминуемо должна была появиться возможность для встречи с Алави. В четырнадцатимиллионном городе Муди не мог уследить за мной.

В один из дней я застала Насерин нетерпеливо ожидающей моего прихода. Ей позвонили, что состоится какое-то чрезвычайное собрание в университете, и она должна оставить Амира со мной. Она быстро собралась и ушла. Муди был на работе, Реза и Эссей навещали родственников.

Я позвонила Алави.

– Я могу с вами встретиться сегодня, сейчас?

– Уже еду.

– Как я узнаю вас? – спросила я.

– На мне будет черный плащ, черные брюки и платок. Я в трауре. У меня недавно умерла мама.

– Примите мои искренние соболезнования.

– Спасибо. Все в порядке, – ответила она.

Я оставила записку Муди. Рано утром у него была операция, но он не знал, когда освободится. Он мог не вернуться до одиннадцати часов вечера, но мог появиться в любую минуту.

«Дети просто невыносимы, – написала я, – иду с ними в парк».

Махтаб и Амир всегда радовались,

когда случалось выйти в парк. Я могла полностью доверять Махтаб, а Амир был еще слишком маленький, так что у меня не было опасений со стороны детей. Меня лишь беспокоила реакция Муди на то, что я вышла из дома без сопровождения и без его разрешения. Я очень надеялась, что мы успеем вернуться домой до его возвращения.

Дети были заняты собой, когда ко мне приблизилась женщина в черном. Трудно определить на вид возраст незнакомой женщины в иранском платье, но я предположила, что ей может быть лет пятьдесят, возможно, чуть меньше. Она села возле меня на скамейку.

– Я оставила мужу записку, – быстро сказала я, – он может здесь появиться.

– Хорошо, – ответила она. – Если это случится, сделаю вид, что я здесь с детьми.

Затем она обменялась несколькими словами по-персидски с сидящей на скамейке напротив женщиной.

– Она согласилась в случае необходимости подтвердить, что сюда я пришла с ней и ее детьми, – пояснила мне Алави.

Я начала понимать, что иранцам нравятся заговоры и интриги. Они, видимо, привыкли жить в конспирации еще при шахе и уж точно при аятолле. Просьба Алави нисколько не удивила и не обеспокоила нашу соседку, а скорее внесла остроту в ее скучную жизнь.

– Так что же случилось? – спросила Алави. – Почему вы в Иране?

Я рассказала ей свою историю настолько кратко, как только смогла.

– Мне близка ваша ситуация. В Англии меня считали иностранкой, хотя я хотела остаться там. Я нуждалась в помощи других людей. Мне не помогли, и я вынуждена была вернуться в Иран. Это было очень печально для меня и для мамы. Мы дали себе слово, что будем помогать иностранцам в нашей стране. Я знаю, что сумею это сделать по отношению к вам.

Она замолчала на минуту, собираясь с мыслями.

– Моя мама умерла две недели назад, – сказала она, – вы уже знаете об этом. Перед смертью она взяла с меня клятву, что я помогу вам, если только смогу. Я обязана сдержать свое обещание, и я сделаю это.

Краем платка она вытерла выступившие слезы.

– Каким образом? – спросила я. – Что вы можете для меня сделать?

– Мой брат живет…

– Мамочка, мамочка! – прервала Махтаб, подбегая ко мне. – Папа здесь!

Он стоял за оградой и внимательно смотрел на меня. Резким движением руки он подозвал меня к себе.

– Только спокойно, – шепнула я Алави и Махтаб. – Ведите себя как обычно. Махтаб, возвращайся на качели.

Я встала со скамейки и подошла к Муди.

– Что ты здесь делаешь? – буркнул он.

– Такой замечательный день, – сказала я, – уже чувствуется весна. Мне хотелось вывести детей в парк.

– Что это за женщина сидит около тебя?

– Я не знаю, кто она. Ее дети тоже здесь играют.

– Ты разговаривала с ней. Она говорит по-английски?

Зная, что Муди был слишком далеко и не слышал нас, я солгала: