Пленница французского маркиза (Книга 1)

Шкатула Лариса Олеговна

– Главное, конечно, затраты окупятся... Что ж, я тебя поздравляю, сказал Разумовский, и Соня не услышала в его словах никакой фальши.
– Ты снял груз с моей души. Все-таки не хотелось, чтобы в этой истории Дарья Игоревна оказалась стороной потерпевшей...

– Постой, постой, - кажется, лишь теперь Николай смог по-настоящему прийти в себя, а, значит, и внимательно приглядеться к другу, - а куда, скажи на милость, подевались твои прыщи, из-за которых каша и заварилась?

– Исчезли так же внезапно, как и появились, - улыбнулся Леонид. Очевидно, мой ангел-хранитель

решил меня более не мучить.

– Друг мой!
– чувствовалось, что князю все ещё не по себе.
– Скажи честно, ты ведь не считаешь меня мерзавцем?

– Успокойся, - Разумовский подошел к нему и положил руку на плечо. Лучше подумай, мог ли я после слов, которые произнесла на мой счет Екатерина Ивановна, как ни в чем не бывало войти в их семью?

– Судя по тому, что рассказала мне маменька, нет, - согласился Николай.
– Но если это хоть сколько-нибудь примирит тебя с Шарогородской, могу с её слов сказать: коли выяснится, что ты ни в чем не виноват, а свою невиновность ты сможешь предъявить нынче же, она постарается возместить тебе нанесенный ущерб. Не чинить никогда препятствий по службе, не хаять перед императрицей и даже способствовать исполнению приказа насчет твоего генеральства.

– Щедрость Екатерины Ивановны не знает границ!
– усмехнулся Разумовский и, помолчав, спросил.
– Скажи честно, ты не слишком опечален таким поворотом событий в твоей судьбе?

– Ежели ты и вправду не сердишься на меня.., - в тон ему начал говорить Астахов.

– Не сержусь.

– Не слишком опечален.

Признавшись, Николай смущенно хохотнул.

– Тогда долг платежом красен, не так ли?

– Так, - осторожно согласился Астахов, все ещё опасаясь подвоха слишком неожиданно и необычно было то, что сейчас между друзьями происходило.

– Значит, я могу просить у тебя руки твоей сестры, княжны Софьи Николаевны, как у единственного мужчины рода Астаховых? Искренне надеюсь, что Мария Владиславна не в претензии, что я обращаюсь не к ней, а к тебе?

– Не в претензии, - ошарашено подтвердила княгиня; то, что сегодня в её доме происходило, могло кого угодно вывести из себя. Потому и произносила она это более машинально, чем обдуманно.

Она с тревогой посмотрела на дочь - что её чадо отчебучит на этот раз?

Но Соня сидела безмолвная, тоже вне себя от избытка чувств. До того момента, пока слова о предстоящем замужестве не были произнесены, она и не воспринимала их сердцем. То есть, Леонид ей нравился. Возможно, она его любила, но, как оказалось, к тому, что последует за их взаимной симпатией, Соня не была готова.

Неужели она станет женой? Женой графа Леонида Кирилловича Разумовского. Она лишь мысленно произнесла это, как по телу даже дрожь пробежала. С нею происходило что-то невероятное!

– Ты хочешь жениться на Софье?
– как сквозь вату услышала она голос брата.

Почему он спрашивает об этом Леонида с таким удивлением? Неужели Соня урод или впрямь так стара, что не может выйти замуж? Но даже её недовольство Николаем было какое-то отстраненное, словно она переживала не

за себя, а, к примеру, за Агриппину.

– А у тебя есть ещё одна сестра?
– поддразнил его Разумовский.

Звон колокольчика у входной двери заставил присутствующих вздрогнуть. В воцарившейся на миг тишине было слышно, как на его звук к двери пробежала Агриппина, а вскоре появилась и она сама.

– Доктор Мартин Людвигович передал лекарство для графа Разумовского! торжественно провозгласила горничная.

Княгиня и её сын перевели изумленные взгляды с докторского пакета на чистое лицо графа.

– Только теперь передал?!

Соня сделала самое безучастное лицо, Разумовский молча пожал плечами, отвечая на взгляд друга самым невинным взглядом.

Князь первым отвел взгляд от Леонида, скользнул им по лицу сестры, недоверчиво усмехнулся и покачал головой.

– Ну и ну!

Глава девятая

Софья примеряла подвенечное платье, по просьбе швеи так и сяк поворачиваясь перед зеркалом, в то время, как та подгоняла свое шитье по фигуре девушки.

– До чего вы будете хороши у алтаря, ваше сиятельство, - приговаривала она, - эх, до чего хороши!

– Только у алтаря?
– невинно поинтересовалась Соня.

– Я о том, - смутилась швея, - что очень уж вам это платье к лицу! Вы в нем прямо ангел, да и только!

Соня усмехнулась про себя: знала бы мастерица про Сонину славу "синего чулка", небось, не рассыпала бы сейчас комплименты. Возможно, швея о том и знала, но потому она и была преуспевающей, что умела свои "знания" держать при себе, помятуя о том, что в её случае лучше всего рассыпать господам приятные вези, чем передавать о них сплетни...

Но вслух княжна произнесла нарочито небрежно:

– Мужчины говорят, что все невесты ангелы, а среди жен им все более чертовки видятся.

– Так это с кем жить, - философски отозвалась мастерица.
– Ежели с чертом, дак поневоле терпение лопнет. Тоже захочешь себя во всей "красе" показать. Зря разве народ говорит, что муж и жена - одна сатана...

– Слышала бы наши разговоры маменька!
– хмыкнула Соня.

– Да уж, княгиня - женщина богобоязненная.

Скорее, нравственная, как определила для себя княжна. Она старается жить, как надо, и всяческие отступления от принятых в обществе правил воспринимает болезненно. Личный девиз у маменьки был бы такой: все, как у людей! Другого для себя княгиня и не мыслила. Потому Соня ничего не говорила ей о деде и о его чудачествах - Мария Владиславна такого бы не поняла.

Чем ближе становился день предстоящего венчания, тем более ощущала себя княжна переменившейся. Словно примеряемый ею белый цвет - платья ли, фаты, цветов - лишал девушку прежней обособленности от всего женского сословия. Непонятно только, цвет ли этот размягчал её ученую душу, или он высвечивал её влюбленность в жениха. Как бы то ни было, Соне, которая никогда прежде не плакала - разве что, от боли физической - все чаще хотелось светло грустить или лить слезы по своей девической жизни, которая уже не вернется никогда...