Пленница тирана
Шрифт:
— Зря платье надела, — когда возвращаюсь в комнате нет уже мужчин, от чего снова вздыхаю с облегчением.
Но меня ждет женщина, — лет пятидесяти, навскидку, в восточной одежде. Никогда не видела ее здесь.
— Зафира меня зовут, — сухо сообщает она, окинув меня ничего не выражающим взглядом. — Снимай платье и ложись на кушетку. Все снимай.
— Но…
О, Боже! Нет! Неужели Маниз все-таки передумал?
И зачем я только пошла мыться? Бежать надо было, сразу же! Плевать, в каком виде!
— Меня отпустили, —
— Отпустили, — кивает головой, соглашаясь. — К Мороку тебя отпустили, девочка. Ты теперь принадлежишь ему. Хозяин тебя подарил своему гостю.
Что???!!!
Ничего понять не могу, — как это — подарил? Как это — принадлежу?
Господи, — да что же за порядки у них здесь такие? То — пальцы отрубить собираются и отдать на растерзание охранникам, то, — вдруг я, оказывается, стала чьим-то подарком?
— Повезло тебе, — Зафира, все так же, совершенно бесстрастно подходит ближе, щупает пальцами мои губы, грудь, поднимает волосы, — а я стою, как изваяние, и даже руки поднять не могу, чтобы пресечь это. — Теперь у тебя есть свой господин. Он теперь твой хозяин, — будет доволен, ни в чем нужды иметь больше не будешь! Защитит, все даст, все решать теперь в твоей жизни будет.
Только трясу головой, как будто от этого наваждение пропадет. Хозяин? Я теперь — его вещь, что ли?
— Ложись, — Зафира кивает головой на кушетку и я, будто во сне, послушно стряхиваю платье и таки ложусь — а куда деваться.
Непонятно откуда появившиеся девушки начинаю разминать мое тело, — каждую косточку, до приятной расслабленной неги, втирая в кожу какие-то ароматные масла. Даже приятно становится, — тело как будто оживает, несмотря ни на что…
То же самое происходит и с волосами, — мне не дают их ни высушить самой, ни причесать.
Расчесывают тоже двое, что-то в них втирая, — а я, уже сидя перед зеркалом, с удивлением смотрю на собственное отражение, — вечно непослушные волосы так и сияют, мягкой волной окутывая ниже пояса, а кожа — так будто светится изнутри. Прямо и не я…
— Снимай, — Зафира дергает за резинку бюстралтера, и я, вздохнув, начинаю снимать белье.
На меня тут же набрасывают прозрачное белоснежное платье, — оно похоже на тонкое облако, что идеально окутывает мою фигуру. А сверху надевают какой-то длинный то ли халат, то ли балахон.
— А белье? — губы слушаются с трудом, да и сама я никак не могу очнуться, поверить в происходящее, — уж слишком все нереально и ненормально.
— Белье тебе не понадобится, — усмехается Зафира, утаскивая меня из комнаты, а после, — и по ступенькам вниз.
Сердце колотится, как сумасшедшее, — но нас никто не останавливает, даже когда мы выходим из «Звезды».
Проходим двор, садимся в машину, — и все по-прежнему спокойно.
Теперь уже сердце, снова срываясь, начинает биться совсем иначе, — все-таки, я действительно на свободе, хоть и никак не могу в это поверить!
Бросаю
Дыхание замирает, — из другого окна я вижу напряженно смотрящего на отъезжающую с нами машины Сармата. Даже кулаки сжал и губы — напряженная злая линия. Ему-то что? Он таких, как я, еще кучу наберет! Сколько дурочек на острове только и мечтают, чтобы попасть в «Звезду» на работу! И только я теперь, — даже на рынок, дворником пойти готова, лишь бы больше никогда не приближаться ни к этому месту, ни к этим людям!
— Совсем меня не слушаешь, — Зафира дергает меня за рукав и больно сжимает руку у локтя.
— С хозяином, — не разговаривать! Звука издать чтоб не смела! Будь покорна, исполняй все, что он скажет, — и глаз не поднимай! Твой хозяин должен быть доволен тобой, иначе вернет Манизу. А уж тот, — будь уверена, — накажет тебя за недовольство своего гостя похлеще, чем за воровство!
— Это надолго? Ну, — в смысле — я к нему? И после этого — меня же отпустят? В «Звезду» уже не вернут? А делать что будет нужно?
— Надолго? — Зафира запрокидывает голову и начинае смеяться, — таким противным коробящим звуком, что и вороны приятнее каркают. — Ты теперь ему принадлежишь! Навсегда! А делать он с тобой будет все, что захочет. Так что — будь мудрой, девочка, — к ней снова возвращается прежняя бесстрастность. — Делай все так, чтобы он был доволен. Если захочет обратно Манизу отослать его подарок, — лучше бы тебе и не рождаться, Маниз будет оскорблен.
Черт! Совершенное какое-то безумство! Я что — вещь или рабыня?
Но — ничего, — успокаиваю я себя. Главное, что от Маниза убраться удалось! А тот, кто меня спас, — человек точно не восточный, наш. Значит, он живет по нормальным законам, а не то этим жутким! И он, наверное, все же не такой, как эти бандиты! Ведь — пожалел меня, вытащил, видя, что со мной сделать собираются, — уж точно не могла я ему понравиться такой, какой была в тот момент, когда меня увидел! Побитая, с кровью из носа, с волосами перепутанными, всколоченными. Значит, стоит ему все объяснить, — и он отпустит!
Пыталась вспомнить его лицо, — и не могла.
Слишком уж переполнял меня ужас в тот момент. Ничего не помню. Только то, что роста огромного, глаза черные, и волосы. Но не восточный, точно.
Вот тот, второй, кто сидел по другую руку Маниза, — вот тот страшный, это я помню. На зверя лютого чем-то похож. Глаза — яростные, полыхающие, ноздри прям раздуваются, — такое ощущение, что бросится на всех в любой момент готов. Сразу видно, — бандит. А этот… Нет, страха я не помню, когда на него осмотрела. Холодный, бесстрастный, — да. Но — не жуткий, как Маниз, и тот, другой.