Пленница тирана

Шарм Кира

— Россия плохо на тебя влиет, — бормочет заплетающимся языком. — Еще не уехал, — а уже вот такой…

— Какой, Эстер? — нависаю над ее лицом, пробегаясь пальцами по груди, к животу.

— Сумасшедший… Без планок… Когда только приехал, таким был… Мне уже страшно, каким обратно вернешься…

— Ну, так такого же и полюбила, да ведь, моя леди? — снова чуть дергаю за волосы, наслаждаясь дрожью на ее губах. — Тебе же понравилось… Прощание…

Молчит, — и только дышит, — снова жадно, задыхаясь, и грудь подскакивает, прижимаясь ко мне твердыми сосками.

— Ты меня пугаешь…

— Не бойся, — провожу

по губам, — нажимая, сминая, надавливая, — и снова ощущая, как в ней зарождается дрожь. На хрена прикидываться, играть в эту некому не нужную скромность? Если ей нравится вот так, — жестко, до одури, через боль, — до состояния выжатого лимона? — До вылета уже не увидимся, — вожу губами по ее, слегка прикусывая, ощущая соленый привкус выступившей крови. — И, Эстер. Меня зовут Андрей. Так трудно запомнить?

Раздражает меня это ее Эндрю. Как и надежды ее на то, что стану таким же, как она и окружение вокруг — рафинированным интеллигентом, заботящимся о том, чтобы под правильным углом отводить мизинец, когда берешься за чашку кофе. Но девочка все надеется. Хоть сто раз говорил, — зря. Натуру хрен изменишь.

— Все, дорогая. Мне пора, — втягиваю на прощанье ее нижнюю губу и выхожу, заперев дверь на несколько оборотов, оставляя ее распластанную на столе, — даже не шевельнулась, пока уходил, напрочь выдохлась. У Эстер ко мне свой личный вход, через фальшивые створки шкафа, за которыми гардеробная, комната для приемов особенных остей, душевая и спальня — на случай, если приходится ночевать здесь. Ну, и выход второй, естественно. Где-то там же по дороге она и свою одежду потеряла.

И уже через пару часов, поднимаясь на борт самолета, чувствую, — воздух таки изменился. Прямо дышится полной грудью! А ведь я еще даже не прилетел.

Глава 19

Выяснить на месте, кто на наши каналы перевозок с наркотой и стволами сунулся, оказалось проще простого, — как я и предполагал, пацанва, — нарванная и бескрышная, только начинающая, — ни раскладов еще пока не чувствующая и не врубающаяся, ни инстинктом самосохранения не обзаведенная.

Сам когда-то таким был, — и я, и Дан.

Думали, — всех под себя прогнуть сможем, а старики, что в кабинетах да по борделям своим сидят, казались нам унылыми фиурами, давно уже съехавшими с основной площадки драк за власть и влияние.

Ну, а если еще не съехавшими, — так держащимися на одном старом, хрен знает когда еще заработанном авторитете.

Мы собирались их подвинуть, — и были уверены, что нам это удастся на щелчок. Ну, или на парочку щелчков, после которых останется десяток-другой трупов и всем сразу станет ясно, кто здесь хозяин положения.

Да, — смешно. Смешно и глупо это все было. Отсюда вот теперь, с высоты только понимаю, какими же нарванными мы с Даном были смертниками, считавшими, что нам горы кланяться будут. Бессмертными напрочь себя ощущали тогда.

Хотя… С другой стороны, — были б мы другими, — ни хрена бы в этой жизни не добились, никуда бы из нор своих не выползли, — разве что так, на побегушках к кому-то, кто посильнее, остались бы. И таких на самом деле большинство. Всю жизнь свою в прислугах ходят, всегда хозяину кланяются и задницы чужие подтирают. Зато, блядь, — и риска меньше. Но это — точно не про нас.

Даже особенно трогать пацанов не собирался.

Молодые

еще, зеленые, — злые и голодные до всего, — до силы собственной, которую показать всем нужно, до власти этой опьяняющей, — нет, не в бабле, не в сделках, — а в том, когда жизнью — и своей и чужой играешь, — и побеждаешь, вашу мать, чудом и наглостью побеждаешь, оставляя за собой тех, кому повезло меньше, когда солидным дядькам условия свои диктовать пытаешься, — и не страшно тебе, ни что сдохнешь, ни что покалечат, — ни хера тебе не страшно, только ветер бешенный в ушах гудит и чувствуешь, будто на скорости несешься, — и раздавить тебя эта скорость может, и поломать, — но без нее ты просто со скуки подохнешь.

Знаю. Каждую мысль таких их знаю, каждый момент драйва могу заново почувствовать.

Не собирался их вычищать, — да и сколько за ними может стоять, за двумя пацанами Егоркой Шлыком и Гришкой Берегом? Мелкая банда таких же оторванных беспризовников со стволами, ничего серьезного, кроме наглости и нахрапа. Всего-то — встретиться, объяснить пацанам расклады, дать силу почувствовать и дать возможность тихонько свалить, выставив счет, который они полжизни отдавать за попытку своего беспредела будут. Ну, а в остальном — пусть дерзают, может, и получится из них что-то дельное, — только не в нашей сфере интересов.

Да и, по сути, больше приин здесь оставаться не было.

Только вот червячок внутри какой-то продолжал подрызать где-то в груди.

Дан прав, — наши сложности в бизнесе в последнее время что-то все больше начинают становится похожими на некую закономерность, — тщательно кем-то спланированную. И вроде бы причин считать, что ноги растут отсюда, тоже как-то не видно, но…

Но что-то мне подсказывает, что больше некому замахнуться на наш процветающий бизнес, — только здесь рождаются такие смелые схемы по отжимам вполне себе неслабых империй.

А, значит, стоит все-таки поглубже разведать обстановку. Освежить старые связи и договоренности, разобраться, как изменился расклад фигур и действующих лиц за то время, что мы с ним вдалеке, да и просто встретиться, поговорить с людьми. Партнер всегда может стать врагом, — не стоит забывать об этом. Да и укоренится получше — тоже бы не помешало.

Многое и правда изменилось. Те, с кем вместе начинали когда-то, — заматерели. И, если мы с Даном укрепились в нише бизнеса, на которую и распространилась сфера нашего влияния, — подкрепляя его, естественно, прежними наработками, о которых совсем не принято вспоминать вслух, — то здесь для наших бывших конкурентов и побратимов гораздо заманчивей оказалась политика. Только через нее, так понимаю, решаются теперь все важные вопросы. А бизнес — так, нечто кажущееся побочным.

Да, надо признать, — правила игры ни хрена не изменились.

Наоборот, — игра стала острее, опаснее, более хладнокровной и более жестокой. И ставки теперь совсем другие. Другой стала и месть, — теперь уже мало просто заявить о себе и своих правах, оставив по себе выжженные дома и замученные трупы. Нет, она стала куда более изощренной.

Даже не знаю, — нравится мне то, что я увидел, или нет.

Но так и уехать, не разобравшись и не вдохнуть этого нового, специфически нового воздуха собственных корней — просто не мог! Да и чего таить, — мне стало реально интересно!