Пленница тирана
Шрифт:
— Ты вконец обурел?! — гаркнул очухавшийся Таймар.
— Хочешь, чтобы я внёс твоё вялое тело в лагерь на своём горбу?
— Нет, — отпихнул Грута князь, — сам дойду.
— Так-то лучше. Тебе придётся принять мою помощь, Таймар, придётся, иначе Дей-Айраком будет править твой брат.
— Боюсь, это не продлится слишком долго, его быстренько растащат соседние княжества.
— И ты готов допустить это из гордыни?!
— Отвали, — отмахнулся князь, проходя сквозь вереницу палаток к своему чёрно-красному шатру и вываливая мясо в лохань для умывания, а шкуру вешая рядом с
— Зачем тебе столько? — изумился кей, насчитав пять кошачьих меховушек.
Таймар пожал плечами, а потом провел огрубевшей в походе рукой по мягкому меху и задумчиво сказал:
— Шубу Тэри сошью.
— Сам?
— Ну, нет, конечно!
— Тай и Тэри, беспринципный тиран и деспот и его невинная жертва, как романтично, сейчас прям расплачусь.
— Держи свою тонко организованную натуру при себе…
— Ну что ты, — давясь смехом, проговорил кей, — я совершенно серьёзно. Уверен, что через пару месяцев, о вас уже можно будет сложить душещипательную балладу.
— Смотри, как бы твоя душа поэта не надорвалась в творческом порыве, — процедил князь, потирая зудящие кулаки.
— Зачем ей шуба если она взаперти сидит? — продолжал донимать князя Грут, заходя в его шатёр без приглашения.
— Есть хоть что-то что тебе не известно?
— Конечно, но не про тебя.
— Ещё скажи, знаешь, чем я срать завтра буду.
— Догадываюсь — кошатиной.
Таймар раскатисто засмеялся, поняв, наконец, что не отвяжется от назойливого кея, который явно имел на него планы и, конечно, ни за что не признается какие именно. Но его нервный смех довольно скоро смазался, как неуклюжая игра уличного музыканта, застигнутого врасплох шпаной. Грут сел в его кресло, скрестив сверкающие перстнями пальцы на круглом животе, и поднял на князя устрашающе-безобразные глаза. Таймар ответил на его взгляд и вдруг почувствовал себя предметом мебели в собственном шатре, который может просто упасть, если этот увесистый во всех отношениях мужчина заденет его, проходя мимо.
Князя бесила сама мысль о том, что он стал наконечником стрелы, которую этот невыносимый кей пустит туда, куда ему вздумается, и что он вынужден будет ранить его врагов вопреки собственной воли, потому что Грут прав, он слабее его, он просто человек.
Но кем он будет если примет помощь кея? Магом? Вряд ли. Магами и кеями рождаются. Колдуном? Таким как Шема? Вероятно.
Выходило, что даже приняв помощь кея, Таймар не мог стать ему равным. А это означало, что он должен либо отказаться от помощи, либо обречь себя на пожизненное рабство.
Князь уже хотел было открыть рот, чтобы сказать своё последнее слово, как в его памяти всплыли недавние слова Вольгера о том, что тот поимеет его вопреки всему.
Глава 28. Китэрия
Дни в заточении не шли, а скрипя ползли, будто раненые. Китэрия маялась взаперти, не находя уже того удовольствия в чтении, что раньше. Книга легенд закончилась, а наставления по практической магии для неё были бессмысленны, ведь она не обладала правами влиять на воплощённую реальность своей волею. Оставался талмуд по знахарству, написанный совсем уж древним
В условиях скудной растительности Роглуара эти знания казались почти бесполезными. Штудирование рецептов примочек и отваров утомляло девушку, и она, вероятно, забросила бы этот труд, не будь в нем прикладных советов по целительству с помощью сил, дарованных голубой кровью. Практикуя экзерсис описанный в талмуде, она избавила себя от уродливого шрама, к тому же устранила сбои, что раз от раза случались с её хрупким организмом. Теперь разрушительная роглуарская энергетика влияла на неё гораздо меньше.
Но в конце концов и эту книгу она осилила, а князь так и не вернулся, да и Истан с того дня как она рассказала ему о своих подозрениях об их родстве с Таймаром, приходил лишь дважды. Деорак, видимо, понял, что сын не добьётся успеха в порученном ему деле, и предпочёл отправить принца в храм, чтобы тот молил Богов о скорейшем возвращении его брата.
Таймар отсутствовал уже два месяца. Жизнелюбивая и непоседливая Китэрия буквально иссыхала от одиночества и скуки, начиная уже думать, что терзания князя были менее убийственными, чем эта тотальная отверженность миром, в котором она вынуждена была существовать. От скуки этэри пыталась воскресить в памяти грубый образ Таймара, но его постоянно затмевал гладкий лик его брата. Китэрия поняла, что начинает забывать князя. Теперь она могла довольствоваться лишь слабым оттиском его противоречивой натуры, что оставался в её памяти неуловимым шлейфом воспоминаний и только. А вот образ Истана, напротив, воскресал пред ней даже чаще чем ей того хотелось бы.
На неплохо освоенном роглуарском Китэрия пыталась выяснить у слуг, где пропадает их господин, но никто ничего не знал или просто не желал распространяться. Женщины, что наведывались в комнаты пленницы, держались отстраненно, словно чурались иноземки, и лишь одна единственная работница не брезговала общением с этэри. Она была уже довольно старой женщиной, с жухлым морщинистым лицом и впалыми глазами, которые впрочем, не по-старчески сверкали, когда она принималась распускать сплетни, что ходили по замку, теша любопытных баб.
Старуха судачила обо всем, что слышала в коридорах, кухне, уборных и других местах, куда имела доступ и, как правило, болтовня её была пустой как мыльный пузырь. Но однажды она заговорила о князе, и Китэрия наконец узнала то, чего предпочла бы не знать.
— Возвращается наш батюшка в столицу-то, возвращается орёл ясноглазый, — лепетала она, взбивая подушки. — Я карга старая и то истосковалась, а вы молодки, поди совсем без него извелися?
Китэрия вопросительно посмотрела на дурную бабу.
— Что зеньки свои колдовские на меня вылупила, краса заморская? Сама-то уж поди любилась с героем нашим? Ждешь небось, недождесся, когда он возвернется? — заискивающе спросила прислужница, облизывая пересохшие губы.
— Нет, не любилась — коротко ответила Китэрия.
— А для чего ж он тебя тогда ягодку к себе поближе да в отдельные хоромы пристроил? — недоумевала старуха. — Он что же тебя и не приласкал ни разочу? — допытывалась сплетница. — Ну не переживай, может еще приласкает, — прохихикала она.