Пленница в башне
Шрифт:
— Я уважаю дона Рафаэля и обязана ему своей жизнью, — ответила Ванесса.
— Но за этим нет никакого личного чувства?
— Это невозможно для нас обоих! — Зеленые глаза Ванессы стали еще больше от невероятности подобного предположения.
— Это прозвучало очень выразительно, — рассмеялась донья Мануэла, — но весьма редко бывает так, что влечение между мужчиной и женщиной действительно невозможно. Почему вы считаете, что мой внук не способен увидеть в вас нечто большее, чем просто свою служащую?
— Не знаю. — Ванесса избегала встречаться взглядом с проницательными глазами доньи Мануэлы
— Простите меня, из-за меня вы в замешательстве! — Маленькая ручка цвета слоновой кости легла на колено девушки. — Наверное, англичане не привыкли говорить вот так… о самом сокровенном?
— Мы предпочитаем сдержанность. — Ванесса ухватилась за возможность переменить тему, чувствуя, как выныривает из глубины, таившей невообразимую тайну.
— Я знаю, что английские девушки пользуются большей свободой, чем это принято в моей стране, — задумчиво проговорила сеньора. — Разве это не парадокс? Вы ограждаете свои чувства, а мы, напротив, возводим барьер из обычаев вокруг их вместилища — самой девушки. Не приводит ли свобода в отношениях между юношами и девушками, принятая в Англии, к затруднениям в любовных отношениях?
— До некоторой степени… вероятно, — не могла не согласиться Ванесса. — Но я часто думаю, что для девушек, которых ограничивают в общении с юношами, проблемы отношений с противоположным полом нередко превращаются в навязчивую идею.
— Надеюсь, вы не имеете в виду Барбару. Вчера вечером Рафаэль сказал мне, что малышка воспылала чувствами к Раю. С этим нужно что-то делать! Рай необыкновенно обаятелен, но Рафаэль никогда не позволит этим двоим соединиться. Молодой человек всегда был — как вы называете это? — повесой? Но это не явилось бы препятствием, если бы теперь он твердо стоял на ногах, занимался делом и был готов исполнять роль супруга. К сожалению, Раю не хватает постоянства. Это у него в крови. Таким же сумасбродом был его отец, а Рафаэль очень серьезно относится к своей роли опекуна и слишком привязан к Барбаре, чтобы видеть ее несчастной, как была несчастна мать Рая с его отцом. Девушка привлекательна больше всего именно в тот момент, когда колеблется между невинностью и опытом, и думаю, что со стороны Рафаэля было очень благоразумно пригласить вас к ней в качестве дуэньи… Вы очень добры, что приняли это предложение.
— Мне нравится Барбара. — Ванесса говорила правду, что подтверждали ее ясные серебристо-зеленые глаза. — Бэбс очень забавна и мне почти… почти как младшая сестра. Мне всегда хотелось иметь сестру, хотя после пребывания в закрытой школе это желание на некоторое время пропало.
— А, так вы считаете, что в семье должно быть несколько детей? Отлично! У вас прогрессивные взгляды, но вы не стремитесь обогнать современность. — Сеньора наклонилась вперед с улыбкой и похлопала Ванессу по гладкой округлой щеке своей унизанной кольцами рукой. — Вы нравитесь мне, дитя мое, и я собираюсь называть вас просто по имени — Ванесса. Ваши родители дали вам это имя из-за его нежного звучания,
Щеки Ванессы расцвели густо-розовым цветом и продолжали краснеть и дальше, по мере того как проницательная пожилая сеньора пристально вглядывалась в ее лицо, изучая его черты:
— У вас великолепная осанка, Ванесса, а это — признак хорошего происхождения, страстности и своенравности. Неплохое сочетание для женщины, потому что в покорности нет добродетели. Мужчине нужно, чтобы в воздухе носились электрические разряды, — это держит его в форме. Мне сказали, здесь, на острове, у вас есть друг, молодой американец с нефтяных месторождений.
Оказывается, что донья Мануэла, невзирая на возраст и на то, что жила в отдельных покоях, была в курсе всех сплетен, распространявшихся по замку. Очевидно, их передавала своей хозяйке Луиза. Или… — эта мысль заставила неприятно сжаться ее сердце — это дон Рафаэль рассказал своей бабушке о Гарри Элсинге? Неужели они, сидя здесь, в покоях доны Мануэли, вдвоем за шахматами, обсуждали, насколько целесообразно позволить ей продолжать это знакомство?!
Сеньора, обладавшая живым умом, должно быть, догадалась, какое направление приняли мысли Ванессы, потому что сказала:
— Не думайте, что я не одобряю вашего друга, Ванесса. Совсем недавно вам пришлось пройти через До лину слез, и мы с внуком беспокоились, что вы чувствуете себя одинокой, можете пойти на такое безрассудство, как поспешное замужество. Разве неправда, что американцы склонны поспешно связывать себя брачными узами, поскольку их законы позволяют легко развязать их?
— Но Гарри и я… мы только что познакомились. Не может и речи идти ни о каком… замужестве! — возразила Ванесса.
— Все равно, дитя мое, должно быть, вы чувствуете себя одиноко после смерти единственного близкого человека, а на свете нет ничего хуже для женщины, чем плыть по течению, не имея ни кровной, ни душевной привязанности. В замке все понимают ваше сложное положение, и, если вам кажется, что Рафаэль суров к вам из-за американца, так это только потому, что он относится к вам как к племяннице своего доброго друга, как к человеку… О! Я снова вижу в ваших глазах сомнение! Что Рафаэль сказал или допустил такого, что вы считаете его настроенным враждебно к вам?
— Враждебность не особенно разговорчива…
— Вам не нравится мой Рафаэль?! — Донья Мануэла так и взвилась при мысли, что кто-то может питать к ее внуку какие-то иные чувства, кроме обожания. — Перестаньте, вы шутите, Ванесса, то, что вы чувствуете, — просто раздражение, потому что вы такая независимая натура, а он — властный испанец.
Да, подумала Ванесса, он действительно раздражал ее — и своим надменным и властным видом, и тем, что вечно знал, что для нее лучше. Но это не объясняло тех столкновений, которые время от времени вспыхивали между ними. Какое-то напряжение носилось в воздухе между ними, подталкивая к краю чего-то неизведанного, но пленяющего своей яростью и опасностью. Должно быть, это и была враждебность! Для мужчины дружба с доном была вполне возможна, но с женщинами он был невыносим, поскольку пробуждал в них низменные инстинкты, например, желание противоречить ему. Или стремление завоевать его, как это было в случае с Лусией.