Пленница Вепря
Шрифт:
— Теперь ты двадцать четыре часа будешь находиться под наблюдением, — криво усмехается Веприцкий, и я в который раз поражаюсь изощренному уму этого человека и его выдержке.
— Это еще зачем? — я стараюсь подавить ярость и гнев. — За каким… собственно?
— На тебя покушались, милая. Или это ты хотела от меня избавиться. Я пока не знаю, — заявляет он, и я, мельком глянув на суровое лицо, внезапно замечаю, как ходят желваки.
«Значит, ты не такой уж спокойный, Родиоша, — мысленно хмыкаю я и удивляюсь собственной выдержке. — Ни слез, ни истерик. Тебя чуть не убили, Майя! Пореви хоть для приличия, что ли, — усмехаюсь
— Что тебя так развеселило, милая? — смотрит на меня как на сумасшедшую Вепрь. — Поделись с нами. Мы тоже посмеемся…
— Я подумала, — заливаюсь я нервным смехом. — Если бы я не выкинула букет, то была бы отличная эпитафия. «Они жили счастливо и умерли в один день».
— Очень смешно, — криво усмехается Веприцкий. — Ты прям Петросян в юбке. Только скажи, в каком месте смеяться, и я тоже повеселюсь, — бурчит он, еле сдерживаясь от ярости. — Отнесу твой смех на нервяки. Истерика, твою мать, — хмыкает он.
— Обычный черный юмор, — пожимаю плечом я. — Ты просто не врубаешься, — добавляю громко. — Не каждому дано…
— Ну конечно, — сипло бросает он и сжимает мне руку. Не больно, но неприятно. Кажется, этот человек прекрасно осознает свою физическую силу и может точно рассчитать захват или удар.
— Не рыпайся, — предупреждает сквозь зубы. — И если знала о взрывчатке, молись.
— А если понятия не имела, могу болтать? — негодующе фыркаю я и тотчас же ощущаю, как мои губы сминаются под натиском мужа. А его пальцы деловито расстегивают пуговицы на платье. Я пытаюсь вырваться, но сильные руки Вепря пригвождают меня к кожаному сиденью.
«Еще секунда, и он задерет мне подол, — мысленно ужасаюсь я и чувствую, как пальцы Родиона захватнически пробирается под платье и нахально движется по моей ноге. — Довыделывалась, Майя», — только успеваю подумать, как неожиданно мой дорогой супруг ослабляет объятия. Садится ровно и поправляет рубашку и брюки.
Мне хочется снова сказать Вепрю какую-нибудь гадость, но я только открываю рот, как у него в кармане дребезжит сотовый.
— Да, Маргарита Семеновна, — бурчит он в трубку. — Все хорошо. Мы с Маечкой живы-здоровы. Вот едем в клуб праздновать. Что сказали? — делано переспрашивает он, ухмыляясь. — Взрыв? Да ну что вы! Не дай бог! Это петарды пацаны запускали на радостях. Вот одна и рванула. Ага, салют в честь праздника, — смеется он, притягивая меня к себе. Не прерывая разговора, засовывает руку в вырез платья и совершенно спокойно подкладывает под мою грудь свою ладонь. Я ерзаю, стараясь освободиться из лап Вепря, и одновременно показываю свое недовольство. Но Родион снова переигрывает меня.
— Мне самому не терпится, любимая. Но сначала придется разобраться с терактом. Хорошо, что все остались живы.
— На набережной было полно детей, — шепчу я чуть слышно. — Мне даже страшно подумать, сколько народу бы пострадало… — добавляю я тихо, и тут меня прорывает. Слезы льются из глаз потоком, а тело сотрясается от рыданий. — Там
— Все обошлось, милая, — ласково сообщает мне Веприцкий и механическим движением оглаживает спину. — Ты — умница, вовремя прислушалась к интуиции, — шепчет он. — Потом расскажешь, о чем подумала в тот момент, когда решила выкинуть этот дурацкий веник.
— Не знаю, — бормочу я. — Никаких картинок или голосов. Просто захотелось избавиться.
— Я и говорю, что умничка, — воркует Вепрь, целуя меня в макушку. — Ты у нас Майя — спасительница. Интересно, есть такая святая? Нужно заказать иконописцам твой портрет с веником и гранатой.
— Водрузишь на свой алтарь? — бросаю я, прежде чем подумать. И сразу же попадаю под прицельный огонь бешеного взгляда.
— Ты… — рявкает Родион, — ты… — повторяет негодующе и сильно стискивает в ладони мою плоть.
Я вскрикиваю от боли и пытаюсь вырваться.
— Идиот, — шиплю чуть слышно. — Садист поганый…
— Извини, чижик, — искренне раскаивается Веприцкий, тут же выпростав из декольте свою руку. — Я не хотел. Но больше не упоминай всуе.
— Как скажете, мой господин, — фыркаю я и, смерив Родиона недобрым взглядом, отворачиваюсь к окну.
«И с этим придурком мне жить год?! — мысленно сокрушаюсь я. — Год! Твою мать! Но все лучше так, чем объяснять очевидные вещи. Родиоша если вбил себе что-то в башку, то никак не переубедить. Какой Вепрь? Баран!»
Мы приезжаем в клуб в разгар дня. И сразу попадаем в необычную тишину. Это по ночам тут вовсю гремит музыка и народ толпами тусуется от барной стойки к танцполу. Зато сейчас пустые залы и выключенные софиты больше напоминают заброшенную усадьбу. Когда все еще на местах, но уже безлюдно. Я будто со стороны внимательно смотрю на подбегающих к Родиону людей. Бедолаги не знают, сочувствовать нам или поздравлять.
— Через десять минут жду всех у себя, — рявкает Родион и тут же, криво усмехнувшись, бросает небрежно: — Пожрать найдется что-нибудь? Кухня уже работает? Пусть хоть бутеров нарежут, — приказывает он и, крепко сжимая мою руку, отправляется в свой кабинет. Я как послушная девочка шагаю рядом.
— Если хочешь отдохнуть, — бурчит Веприцкий, как только за нами закрывается дубовая дверь кабинета. — Тут есть комната отдыха. Можешь часок вздремнуть или просто полежать, пока менты заявятся. Потом начнут по десять раз одно и то же спрашивать.
— Полиция? — изумляюсь я. — Из-за взрыва?
— Ну да, — недовольно хмыкает Родион. — Проходи, устраивайся, — он делает шаг в сторону и распахивает дверь, замаскированную под шкаф.
Мне хочется упрекнуть его. Заявить, что я ни за что не лягу в постель, где он кувыркается с левыми девицами. И кашлянув негромко, я с вызовом смотрю на него.
— Если ты тут с бабами кувыркался, я лучше на табуретке посижу, — фыркаю я. — В одной койке с твоими лебедями я лежать не собираюсь, — добавляю строго, будто сама нравственность и добродетель.
— Не лежи, — равнодушно пожимает он плечами. — Мне-то что… Табуреток у меня нет, к сожалению. Поэтому сама найди, где приткнуться. Мы тут пробудем долго. Постель, кстати, свежая застелена, — добавляет Родион. — Ежедневно меняют.
Положа руку на сердце, мне хочется заржать в голос. Великий и страшный Вепрь проговорился, будто мальчишка. И даже не подумал хотя бы соврать…