Пленница
Шрифт:
Джаррет вздохнул:
— Вы видели его сегодня? Девушка кивнула:
— Другие не видели Джеймса. Он взвалил на плечо раненого друга и исчез. Сам Джеймс цел и невредим.
— Не хочу обидеть вас, но он мой брат. У меня нет выбора.
— Он ваш брат, но при этом взрослый человек, отвечающий за свои поступки. Я не… Джаррет улыбнулся:
— Вы не одна затеяли это? Я знаю, однако боюсь за вас обоих, ибо в состоянии предвидеть, к чему это может привести.
— Полагаю, что ваш брат не заглядывает так далеко.
— А не допускаете ли вы, что ему просто нечего предложить вам? Кстати, вы размышляли над
Типа залилась краской. К чему притворяться, что между нею и Джеймсом нет ничего серьезного? Джаррет застал ее с ним. Ни он, ни Тара не осуждали ее. Но сейчас Джаррет говорил откровенно и резко.
— Конечно, если бы солдаты преследовали вас, то, заметив рыжие волосы, возможно, остановились бы. Но уверяю вас, что я давно слежу за этой войной и знаю, как она безжалостна. Семинолы ведут тяжелую жизнь. В лесах и болотах жара достигает порой ста градусов [3] . А на севере температура иногда падает ниже тридцати. Семинолы переходят бурные реки, часто по горло в воде.
3
Около 37° по Цельсию.
Джаррет украдкой наблюдал за девушкой.
— По-моему, ваш брат не стремится продолжить наши отношения, — с наигранным спокойствием заметила Типа.
— А по-моему, Джеймс считает, что сейчас должен быть один, ибо быть рядом с ним — значит подвергать свою жизнь смертельному риску. Вам следует подумать об отъезде домой.
— Подумаю. А здесь я больше не ко двору? Джаррет покачал головой:
— Вам здесь всегда рады, но я хочу, чтобы вы поняли ситуацию, поскольку мне страшно за вас обоих.
— Я уже взрослая.
Он наконец улыбнулся:
— Да, взрослая и полная огня. Однако вы совсем не представляете подстерегающих вас здесь опасностей. Для вас опасен и Джеймс.
— Куда бы она ни вела, эта дорога, — задумчиво проговорила Тила, — но у меня, похоже, нет иного выбора, как следовать по ней.
— Ах ты, дурочка! — Эти слова прозвучали очень мягко. — Да ты влюблена в него!
— Неужели?
— Похоже на то.
— А ваш брат? — выдохнула она.
— Не знаю. Он все еще скорбит о жене и ребенке, страдает за свой народ. Сейчас война занимает все его помыслы. Иначе и быть не может. Пока Джеймс не совладает с собой, для него не начнется новая жизнь.
Девушка гордо, почти с вызовом смотрела на Джаррета.
— Ступай наверх, — сказал он. — Твоя ванна уже, наверное, готова. Смой с себя чужую кровь.
Джаррет повернулся к камину, а Тила, закусив губу, поспешила наверх.
В комнате она застала Тару и двух слуг — стройного негритенка Джейка и мальчика чуть постарше, ирландца Шона. Они носили огромные чайники с горячей водой и наполняли деревянную лохань с обитыми металлом краями.
— Достаточно, мальчики, — сказала Тара. Когда они ушли, она обратилась к Тиле:
— На столике горячий чай с бренди. Полотенца и мыло возле лохани. — Выходя, Тара добавила:
— Думаю, тебе лучше побыть сегодня
— Спасибо. — Тилу глубоко тронули доброта и чуткость Тары. Девушка подошла к ней, но, вспомнив, что она вся в крови, только повторила:
— Спасибо.
Тара кивнула и закрыла за собой дверь.
Тила подошла к трюмо, стоявшему возле кровати. Сейчас она походила на жертву убийства в театральном спектакле. Но она видела не спектакль, а настоящие жертвы, настоящую и очень жестокую смерть. Коснувшись своих щек, девушка вздрогнула и начала быстро раздеваться. Бросив одежду возле камина, она с наслаждением опустилась в горячую воду. Потом, вынув шпильки, погрузилась в воду с головой. Как старательно ни мылась Тила, ей казалось, что этого мало. Наконец, убедившись, что кровь смыта, она опустила голову на край ванны, над которой поднимался горячий пар.
Крик замер у нее в горле, когда внезапно чья-то сильная рука зажала ей рот. Она вцепилась в эту руку, пытаясь оторвать ее и посмотреть на напавшего.
При виде Джеймса девушка остолбенела. Он отнял руку и прижал палец к губам.
Джеймс явно пришел оттуда, где Тила видела его в последний раз. Полуобнаженный, с заплетенными в косичку волосами. Нож в чехле все так же висел на боку. В руке он держал ружье. Мокрые сапоги свидетельствовали о том, что Джеймс добирался до Симаррона по реке.
— Что ты здесь делаешь?! — испуганно спросила она и обхватила колени, инстинктивно желая хоть как-то прикрыть наготу.
— Корабль Джона все еще у причала. В доме есть солдаты?
— Нет. Даже Джон остался на корабле.
— Почему?
— Они собираются доставить раненых в госпиталь форта Брук.
Джеймс подошел к столу, где Тара оставила чайный поднос. Кроме чая с бренди, на нем лежали пирожки с мясом и пирожные. Джеймс поставил ружье, съел два пирожка и налил себе чаю. Быстро выпив его, он посмотрел на Тилу, вернулся к лохани и опустился на колени.
— Я очень проголодался. Издержки работы.
— Почему ты сегодня участвовал в сражении? — спросила она.
— Это не настоящее сражение, а стычка.
— Какая разница? Ведь люди погибли.
— Ты о краснокожих или о белых?
— Обо всех.
Джеймс покачал головой:
— Думаю, ты не вполне понимаешь, что я живу их жизнью, ибо я — часть… всего этого. Я разделяю жизнь Джаррета и тех людей в набедренных повязках и перьях, которые сегодня издавали ужасные боевые кличи, тех, кто говорит на другом языке, красит лица, снимает скальпы с белых солдат. Я оберегаю их жен и детей.
— Почему ты участвовал в стычке? — повторила девушка.
— Потому что я был с людьми из группы, которую Оцеола и его друзья освободили из лагеря в форте Брук во второй день июня.
— Освободили? Говорят, что Оцеола заставил кое-кого из них бежать, не считаясь с тем, хотят они того или нет. Здесь, в доме твоего брата, я узнаю все слухи и новости.
— Мне точно не известно, что именно произошло, — уклончиво сказал Джеймс. — Я ведь не только с ними. Они редко посвящают меня в свои планы, если это связано с кровопролитием, ибо прекрасно понимают мои трудности. Я прихожу на заседания совета и высказываю мнение как представитель своего, увы, уже малочисленного племени, предупреждаю о предстоящих действиях белых солдат.