Пленница
Шрифт:
Преследователь приближался. Тила посмотрела на то, что держала в руках. Это был ребенок — темноволосый, крошечный, только что родившийся, совсем беспомощный.
Грохот шагов настигал ее. Тила обернулась, готовая закричать. Кто-то гнался за ней, желая убить ее и ребенка. За деревьями она не могла разглядеть преследователя и не знала, кто он — белый или краснокожий, солдат или семинол. Но понимала одно: он хочет убить ее и ребенка.
Джеймс быстро достиг конца коридора, отыскал дверь и вошел в комнату.
Окна на балкон были открыты. Тонкие белые занавески колыхались от
«У меня не было выбора, — подумал Джеймс, тотчас насмешливо спросив себя:
— И что теперь?» Что теперь? Сейчас он снова предал ее. Пока Джаррет не задал ему этот вопрос, — Джеймс и не подумал, что он предстанет перед судом как руководитель побега и сам Джесэп потребует его голову.
Что же делать? Уйти, не разбудив ее? Не нарушать тревожный сон Тилы? Уйти, не прикоснувшись к ней, не поговорив? Снова броситься в бега, теперь уже навсегда?
Вдруг она зашевелилась и открыла глаза. Что-то испугало ее во сне. Порывисто сев, Тила прижалась к спинке кровати, и Джеймс понял, что она сейчас закричит.
Не так давно ее чуть было не зарезал человек, похожий на него, Выдра. Закричав, Тила разбудит не только всех в доме, но и всю округу.
Не успела она открыть рот, как он быстро зажал его рукой. Ее глаза выразили ужас, негодование, ярость. — Чей это ребенок? — гневно бросил Джеймс. Она попыталась ударить его. Джеймс схватил ее за руку, но Тила вцепилась в нее зубами. Даже в сражениях он редко встречал мужчин, одержимых такой яростью.
Осыпая ударами его грудь и плечи, она накинулась на него с таким неистовством, что Джеймс упал на спину.
— Дерзкий, заносчивый, отвратительный осел!
— Тила, не на этом ли мы остановились в последний раз? Прошу тебя…
Через минуту оба они оказались на полу. Как это произошло, Джеймс не понял, но все же успел поддержать Типу, чтобы падение не повредило ей.
— Подлый, низкий ублюдок. Ты…
— Тила! — Наконец ему удалось схватить ее за руки. — Тила, проклятие, хватит!..
— Не смей говорить мне это слово! Почему все всегда должно быть по-твоему?! Ты глупый, упрямый… — Она умолкла, когда Джеймс, вскочив, потянул ее за собой. Впрочем, опомнившись, Тила снова оказала ему яростное сопротивление и уже норовила нанести удар в челюсть, но он отклонился,
— Чей это ребенок? — с ненавистью переспросила она Джеймса. — Не смей никогда задавать мне этот вопрос!
— Как же мне было не спросить? Ты жила в окружении белых офицеров куда дольше, чем со мной! Ты вцепилась мертвой хваткой в Харрингтона, глядя, как меня ведут в крепость. Харрингтон…
— Он надежнейший друг каждого из нас! Да как ты смеешь сомневаться в нем? А уж тем более во мне, черт возьми!
— Но ты же ушла от меня, убежала! Прекрасно зная, что я не могу последовать за тобой!
— Бог мой! Какой стыд!
— Ты воспользовалась тем, что дюжина солдат готова была застрелить меня, если я ослушаюсь приказа.
— Однако они не застрелили тебя!
— Но задержали…
— Бедняги все в синяках, а у тебя самого ни одной царапины, Маккензи!
— Ты хотела, чтобы меня силой увели в тюрьму.
— Это для тебя самое подходящее место!
— Ах ты, маленькая ведьма…
— Я не знала, что так случится, — несколько спокойнее заметила Типа.
— Меня унизили, — отозвался Джеймс.
— Что ж! Это должно пойти тебе на пользу.
— Я мог умереть из-за тебя!
— Ну и что? Ты готов умереть за кого угодно.
— Но я хотел услышать твой ответ!
— На тот вопрос, который ты не смеешь задавать!
Джеймс понял, что она чуть смягчилась.
— Не стоит продолжать борьбу.
— Я всегда буду бороться с тобой!
— Тогда кричи! Сюда придут солдаты и облегчат твою задачу!
— О! — Тила вырывалась с яростью дикой кошки, норовя укусить его.
— Любовь моя, твое поведение недостойно леди…
— А как же еще вести себя с дикарем? — Тила вырвала руку, снова попыталась ударить его, но Джеймс успел удержать ее. Она была не только неистовее, но и изворотливее многих мужчин, которых Джеймс встречал в бою.
— Вставай и убирайся, гнусный… — начала она, но внезапно замерла, глядя ему в лицо каким-то отрешенным взглядом. — Джеймс!
— Что? — испугался он, вспомнив о ребенке. — Что? Черт возьми, Тила, в чем дело? Тебе больно… Ребенок?.. — с ужасом выдохнул Джеймс.
— О Боже! Он шевелится! — Тила прижала к животу его руку, и Джеймс ощутил слабый, едва заметный толчок. Да, он не ошибся!
— Наш ребенок! — Ее голос дрогнул. — Но ты действительно мерзавец! Как ты смел усомниться во мне?
— Дело не в этом! — Замотав толовой, Джеймс отстранился от Тилы, чтобы не давить на нее своей тяжестью, и грустно улыбнулся. Охваченный болью, он понял, что далеко не всегда вел себя правильно, пытаясь подавить чувства, не подвластные ему, и поэтому слишком ожесточился. Джеймс обвинял белых в том, что они отказывают индейцам в праве дорожить жизнью, учиться, любить, защищать женщин и детей. Не верят, что среди них есть такие, кто скорее умрет, чем причинит боль ребенку. А сам он не верил в то, что Тила полюбила его таким, какой он есть, в то, что Джон Харрингтон — друг, а не соперник. Джеймс с бесконечной нежностью убрал прядь волос с лица Тилы, легко коснулся ее щеки.