Шрифт:
ЗАПИСИ В БОРТОВОМ ЖУРНАЛЕ
Сознание возвращалось медленно. Сначала возникло ощущение тишины и мрака. Потом я почувствовал свое тело… Где я и что со мной? И, собственно, кто я? Появилось чувство, похожее на удивление… Я не знаю,
В памяти всплывает вереница серебристых самолетов. Влажный бетон взлетной полосы. Смуглое суровое лицо с синеватым шрамом на щеке — командир нашей эскадрильи… Я облегченно вздыхаю. Теперь знаю, кто я. Я военный летчик морской авиации Штатов Джон Смит. Вечером мы вылетели бомбить отступающие колонны фашистов. Меня сбили возле Руана по нашу сторону фронта. Надо лежать и ждать, пока разыщут. Ночь скоро пройдет…
Некоторое время лежу спокойно. Потом вспоминаю о стрелке-радисте. Что с парнем? Шарю в темноте…
Нет, это не тесная кабина самолета. Вокруг пустота. Пальцы натыкаются на эластичную гладкую поверхность, нащупывают обрывки проводов… Потом это — шероховатый кусок пористого камня. Не вижу его, но хорошо знаю, что это базальт со дна Тихого океана. Он находился в герметически закрытом футляре из прозрачного аллофана. Я часто глядел на темный пористый камень и думал… О чем я думал? Никак не могу вспомнить, и снова возвращается беспокойство…
Кажется, Джона Смита не интересовали базальты, когда он был летчиком морской авиации… Был?.. А почему «был»? Значит, я уже не летчик? Мысли снова начинают путаться. Может быть, это — сон? В госпитале после ранения меня часто одолевали кошмары. Стоп, теперь я твердо знаю, что я не на фронте. Фронт — это было давно…
«Леди и джентльмены, через несколько месяцев мир будет отмечать годовщину окончания мировой войны. К этой дате мы приурочим…»
Удивительно знакомый голос!.. Я уверен, что слышал его совсем недавно… Голос и кусок базальта… Базальт держу в руке. Странно, что камень без футляра. Неужели аллофановый футляр разбился? Невозможно… Он был чертовски прочен — этот аллофан.
«Леди и джентльмены, тут все предельно прочно. Сто процентов безопасности»…
Опять в моих ушах звучит тот же голос. О чьей безопасности идет речь? О моей — Джона Смита? Однако со мной что-то случилось. И, по-видимому, что-то более серьезное, чем казалось вначале. Надо постараться понять, что именно…
Пытаюсь привстать, поворачиваю голову… Слава создателю, слева отчетливо видна неяркая красноватая точка. Свет! Первый свет во тьме. Я напряженно всматриваюсь, не растворится ли красноватая искра в черноте окружающего пространства. Нет, она светится ровно, не мигая. Что это — глазок прибора или далекая звезда? И какое расстояние разделяет нас: метр, десятки километров или световые годы?.. Не все ли равно. Я вижу… Теперь у меня есть цель. Поползу туда…
Осторожно приподнимаюсь. Каким удивительно легким кажется тело!.. Делаю несколько движений. Под локтями и коленями
«Смелее, Джон Смит! Ведь ты уже вспомнил, что был летчиком морской авиации. Смелее, и ты вспомнишь все остальное»…
Я снова вытягиваю руку: маленький узкий каблук, согнутое колено, эластичная ткань скафандра, тонкие окостеневшие пальцы обнаженной руки. Они холодны, как металл.
Трясущимися руками поворачиваю неподвижное тело. Пытаюсь найти крепления шлема. Но шлема нет. Руки натыкаются на пряди длинных волос.
«Кэтрин?.. Кэтрин Милс здесь?!»…
И тогда вспоминаю все…
Это произошло совершенно неожиданно… Арчи уже произвел основное торможение. Ракета легла на орбитальный курс. Я не отрывал взгляда от экрана внешнего телевизора. В двадцати километрах под нами плыли горы неведомого мира. Сотни поколений ученых мечтали проникнуть в тайны этого каменного хаоса…
Ступенчатые желто-белые плоскогорья, обведенные каймами густых теней, спускались к плоским ярко-желтым низменностям, похожим на песчаные пустыни. Гладкая поверхность пустынь с непостижимой быстротой сменялась горами. Цепи сверкающих пиков проплывали внизу. По их исчерченным трещинами склонам быстро скользила маленькая сигарообразная черточка — тень нашего «Атланта».
Горизонт, несмотря на значительную высоту полета, казался совсем близким. Ослепляюще белые гребни высоких гор поднимались там в черное небо и отбрасывали к подножиям зубчатые фиолетово-черные тени. «Атлант», не сбавляя скорости, несся вперед, и горы словно никли, плывя навстречу; а на смену им из-за горизонта появлялись все новые и новые исполинские нагромождения камня. Это был невообразимый фантастический узор яркого света и непроглядной тени — вздыбленная и растресканная поверхность планеты, пережившей чудовищные катаклизмы минувших эпох.
В шлемофоне посадочного скафандра прозвучал хрипловатый голос Арчи:
— Внимание, слева по курсу кратер Арзахеля. Иду на посадку. Включить амортизацию кресел.
Один поворот рычага амортизатора, и кресло словно исчезает. Кажется, что повис в пустоте. Но уже в следующее мгновение пустота становится упругой, и нарастающая сила вдавливает в нее ослабевшее тело.
Дышать трудно. Изображение на телеэкране утратило резкость, а может быть, просто потемнело в глазах.
Мелькнула затуманенная мысль: «Последнее торможение… Садимся»…
Я еще успел разглядеть на экране медленно поворачивающийся горизонт, мохнатый край бело-фиолетового солнечного диска в звездном небе, кольцо черно-белых обрывов. Кольцо быстро надвигалось снизу, окружая корабль исполинским зубчатым частоколом. На затененной стороне частокола мелькнули глубокие расщелины, казалось, доходившие до подошвы кольцевого хребта. Затем на экране телевизора появилась металлическая конструкция, похожая на ногу гигантского кузнечика.
«Арчи выпускает наружные стабилизаторы, — слышу в шлемофоне задыхающийся от волнения голос Кэтрин. — Садимся, Джон, садимся… Первые люди…»