Пленники Раздора
Шрифт:
— Никак, — ответил тот. — Сдались они мне.
Оборотень сокрушенно вздохнул, досадуя скудоумию спутников, но больше к разговору не возвращался.
И тут Лесана запоздало начала прозревать:
— Погоди. А о чем ты вчера с ними беседовал, а? Я видела, ты со старшим их говорил! О чем? Они ещё смеялись, когда ты подошел. А потом перестали. Что ты им сказал?
Колдун отвлекся от дороги и обернулся к волколаку. Впрочем, лицо Ходящего было невозмутимым, а глаза затянуты повязкой,
— Спросил, далеко ли путь держат. Сказали в Вышград. Ещё спросил, как звать их. Старшего Копылом кличут, того, у которого голос сиплый, Ранком, а заику — Малыгой.
Тамир хмыкнул такой дотошности оборотня и спросил:
— Что ты к ним пристал? Едут себе мужики и едут.
Лют ответил:
— А не нравятся они мне.
Будто это все объясняло!
— Чем не нравятся? — спросила Лесана, которая никак не могла взять в толк подобную необъяснимую настороженность.
— Всем, — ответил волколак и замолчал.
На ночлег остановились, как обычно, засветло. Пока тьма не сгустилась и не заперла всех в обережном кругу, следовало развести костер, справить разные дела-хлопоты.
Обозный люд, хотя и привыкший ночевать под открытым небом, все одно — от обычного люда отличался мало. Ночь страшила. Пускай нынешний путь и оказался на диво спокойным, странники с заходом солнца старались, не мешкая, разбрестись по саням, отгородиться от темноты пологами и поскорее уснуть, чтобы приблизить тем самым утро.
Звери выли далеко в чаще. Ветер иногда доносил отголоски волчьих песен. Заслышав их, мужчины смолкали, встревоженно вскидывались и даже дышали в такие мгновенья через раз. А вот Лют грустнел. Лесана примечала. По счастью, к месту стоянки оборотни не выходили ни разу.
Нынче обережница вела «братца» в лес. Потому что оборотню, как обычно, пригорело «подышать». Не дышалось ему, клятому, где и всем. То лошадьми воняло, то людьми, то дымом, то стряпней… Всю душу вымотал.
По пути встретили расстроенного Смира, который возвращался к месту привала хмурый и недовольный.
— Случилось чего, Смир Евсеич? — спросила девушка, удивленная выражению глубокой досады на лице купца.
— А… — махнул он рукой. — Сам виноват. Рукавицу снимал, да вместе с жениной памяткой — с перстнем. Улетел в сугроб. Теперь уж не доискаться.
И сморгнул, ибо к глазам подступили невольные слезы.
Лесана покачала головой:
— Не горюй, вместе поищем.
Однако в душе понимала: сказанное звучит неубедительно. Перстень в рыхлых доходящих до колен сугробах не найдешь, сколько не ройся. Да и стемнеет уже скоро.
Смир в ответ на слова утешения только рукой махнул и
— Поищите… Возвращайтесь уж, пока не смерклось, а то как бы самих вас искать не пришлось… переродившимися.
— Ты погоди горевать-то! — кликнул в след волколак. — Утром пошарим. Куда он денется.
Обозный глава в ответ уныло кивнул.
— Пошли, — дернул девушку Лют и потащил вперед, аккурат по следам, что оставил расстроенный Евсеич.
— Куда? — Лесана удивилась. — Что, правда, перстень искать?
— Попробуем, пока он на морозе запах не растерял. Что нам, трудно помочь человеку хорошему?
— Тебя увидят, смеяться будут, — улыбнулась обережница. — Слепой ищет пропажу в снегу.
Он сказал:
— Поэтому пойдём быстрее.
Девушка вздохнула, но перечить не стала. Только отметила про себя, который уж раз: Лют, не гляди, что незряч, по следу идет лучше всякой собаки — ни на кусты, ни на деревья не налетает…
— Постой тут, — удержал спутницу за плечо волколак. — А то запах отбиваешь.
И он замер на полянке, где до них топтался Смир.
Принюхался, наклонился, взялся шарить голыми руками в снегу справа от себя. Лесану от этого зрелища пробрал озноб. Едва представила, каково в этакую стужу руки в сугроб запускать… бр-р-р!
— Не найду, — сокрушенно покачал головой Лют, спустя некоторое время. — Глубоко осел. Да и запах потерялся уже. Не чую. Значит, и рыться бесполезно. Идём.
Волколак засунул одну окоченевшую руку за пазуху, а другой взял спутницу за локоть, мол, веди.
Когда они воротились к месту стоянки, хмурого погрустневшего Смира утешали у костра спутники:
— Не горюй, старшой, утресь поищем, — говорил кто-то из ребят. — Авось, найдется.
Однако утром перстень, разумеется, не сыскали, хотя шарили всем обозом и вытоптали поляну едва не до земли.
Впрочем, обережнице о том лишь рассказывали, она на поиски не ходила — готовила утреннюю трапезу, хлопотала у костра. Вместе с ней остался и Лют, который бездельно слонялся туда-сюда. Что ему — слепому — делать там, где и зрячие бессильны?
— Жалко Смира, — сказала девушка, когда обоз тронулся дальше. — Перстень памяткой о жене покойной был. Такой ни за какие деньги не купишь.
Лют пожал плечами. Он был чужд подобному вздору.
Но Лесану, которая за дни странствия уже присмотрелась к оборотню, снедало предчувствие чего-то… она и сама не знала, чего именно. Только глубоко в сердце поселилось гложущее беспокойство. И хотя волколак был безмятежен, и на первый взгляд ничто не предвещало грозы, внутреннее чутье не желало униматься.