Плеть темной богини
Шрифт:
Да, не важно.
Искушающие искушают, искушаемым остаются муки выбора, но свой-то я давно сделал и менять не собираюсь.
Юленька снова не могла заснуть, она лежала в кровати, разглядывая потолок, отсчитывая вместе с будильником минуты очередной бесконечной ночи. А потом будет бесконечный день. И снова ночь. В этом чередовании не было смысла. И в Юленькиной жизни тоже не было смысла.
Прав Михаил, никчемушная она. И всегда никчемушной была.
– Глупости
Пахнет давленым чесноком, перцем, молотым кориандром и сыпким тмином, Зоя Павловна ловко втирает приправы в белую куриную тушку, а бабушка, сидя в углу кухни, курит.
– Ну зачем ей нужно это варенье?
Ложка застревает в вязкой массе из черной смородины и сахара, и Юленьке приходится прикладывать все силы, чтобы повернуть ее по часовой стрелке, как сказано. И Юленька не справляется, ложка скрежещет об дно тазика и, вывернувшись из рук, тонет.
– Ой!
– Ну и что с тебя, неуклюжей, вырастет? – хмурится Зоя Павловна, обтирая пальцы тряпицей. – Вытаскивай давай.
– Зойка, отстань от девочки. Иди, милая, отдыхай.
– Пусть достанет ложку!
– Нет!
– Ты ее балуешь!
– А ты – ретроградка. Ну зачем ей твое варенье? Что, жизнь на нем клином сошлась?
Юленька тихонько слазит с табуретки, она уже знает, что этот спор останется за бабушкой, а значит, можно бросить и таз, и утонувшую ложку. Конечно, уходить с кухни ей не хотелось, ведь все равно заняться нечем, но варенье, не разлитое в банки, не закатанное, а вот такое, почти живое, пугало.
– Да у тебя ни на чем клином не сходится! У тебя все по-простому… а что ты из нее вырастишь? Ни прибраться, ни сготовить, ни к чему руки не лежат. Никчемушницей будешь! – это Зоя Павловна говорит уже Юленьке и, вооружившись крюком из проволоки, ловко выуживает ложку.
Сбылось предсказание.
Она села на кровати, нашарила ногой тапочки, вышла из комнаты. В темноте коридор выглядел бесконечным, а слабый свет луны скользил по фарфоровым кукольным лицам, выхватывая и превращая их в белые маски.
Сколько же их? Двадцать? Тридцать? Много, настоящая коллекция и единственное, пожалуй, бабушкино увлечение.
Юленька прошла мимо, стараясь не дрожать от внезапного ужаса. Юленька решила сегодня же убрать кукол в ящик. А ящик – в подвал. И тут же отказалась от решения.
Когда раздалась звонкая трель телефонного звонка, Юленька почти добралась до кухни.
– Юлька? Юлька! – Дашкин голос разом заполнил окружающую пустоту. – Юлька! Илью арестовали! Его посадят, слышишь?! Из-за тебя посадят!
Илья – это человек-рыба, бледная рыба с мудрыми глазами. Он приходил сегодня слушать о Юленькиных обидах, а потом ушел, Дашку забрал и оставил Юленьку в одиночестве. Даже рыбам не нужна никчемушница.
– Юлька, что делать? Он его убил! Застрелил! Он – человека застрелил!
– Кого? –
– Да эту сволочь! Юлька, он не мог, я не верю, что это он… Его жена бросила, свалила к такому же хлыщу богатенькому и обобрала напоследок. Он переживал, ты же видела, какой он…
Спокойный очень. Бледный. Неторопливый. Рядом с таким уютно жить.
Откуда взялась последняя мысль, Юленька не знала, но удивилась ее несоответствию моменту.
– Я думала, что с тобой он хоть немного встряхнется. А он пошел и застрелил! У него ж табельное… его над телом взяли… что делать? Юль, ну что нам теперь делать?
– Адвоката искать.
– Где? – всхлипнула Дашка. – Ну где его искать, чтобы нормальный, а…
Пожалуй, на этот вопрос Юленька могла ответить: в бабушкиной записной книжке. Там много имен и много людей, самых разных, и адвокат найдется. И поможет. Те, кто попал в бабушкину записную книжку, не откажут Юленьке.
– Запомни, милая, – бабушка перелистывала желтые странички, водила желтыми же пальцами по строкам, загибая или расправляя листы в соответствии с одной ей известным планом. – Здесь – твоя страховка. Они помнят, на что Плеть способна…
Про Плеть Юленька тогда не очень поняла, но про книжку запомнила. Адвокат в ней нашелся и с ходу согласился помочь. Хорошо. Юленьке не хотелось, чтобы человека-рыбу посадили.
Выпустили под утро, и этот факт, что все-таки выпустили, что дали шанс, не то поверив в невиновность, не то отложив поиск доказательств вины, удивил гораздо больше, чем случившееся в подворотне.
Не нужно было вообще идти туда, связываться с белобрысой куклой и ее проблемами. Зачем? Илья выходил из квартиры с твердым намерением не возвращаться больше, и мусорный пакет, отяжелевший, сочащийся запахом гнили, выкинул в контейнер как подтверждение этого самого намерения.
Избавиться от грязи в квартире, избавиться от грязи в жизни, избавиться вообще от всего, что отвлекало от собственных, привычных, страданий.
Так какого лешего? Почему он вернулся? Выследил, ждал, прячась в уютных сумерках чужого двора, раз за разом прокручивая в голове картины.
Фарфоровые куклы в пыльных платьях, немые свидетели чужой жизни. Старые газеты, перевязанные алой лентой. Старые книги с потертыми, потрепанными корешками. Старая мебель и старые же ковры.
Как можно было жить в склепе? Не замечая, что он – склеп? И как можно было оправдывать того, кто причинил боль?
Алена никогда не опустилась бы до подобного. Алена ответила бы ударом на удар.
На опережение. Его она ударила на опережение, под дых, и клинок повернула, и вынула, оставив истекать кровью. Алена ушла, а от Юленьки – нелепое какое имя, не Юлия, не Юля, а именно Юленька, приторно-сладко, зефир в шоколаде и засахарившаяся халва – от Юленьки тоже ушли, избив напоследок, ткнув лицом в кучу гнили, испоганив душу…