Плеть темной богини
Шрифт:
Вероятно, подобное имело место и прежде, когда рядом с ней не было ни меня, ни Зоеньки, нанятой в пригляд за ребенком. Вероятно, ему доставляла удовольствие такая изощренная охота, когда жертва слишком беспомощна, чтобы пожаловаться, слишком слаба, чтобы убежать, слишком мала для понимания, что кара не заслуженна.
Я хорошо помню ярость, затопившую мое сознание в тот момент, когда я увидела Саныча со жгутом-полотенцем в руках и Юленьку, забившуюся в угол.
Я хорошо помню,
Ждать пришлось долго, я даже почти решилась на откровенное убийство, надеясь свалить его на грабителей, но потом… потом мне повезло. Скользкий кафель, мокрый пол на кухне, острый угол стола. Это было влияние момента, словно кто-то, возможно Данцель, чье незримое присутствие придавало мне сил, подтолкнул руку. А я толкнула Саныча.
Падение, хруст, вывернутая шея, раскинутые руки и темное кофейное пятно на рубашке. Я стояла и смотрела, кажется, я даже поняла, что чувствуют они, стигийцы, в тот миг, когда убивают.
Но как бы там ни было, я убила Саныча и осталась безнаказанной.
Что было дальше? Сложно сказать, потому что, по сути, не было ничего. Я жила. Замуж больше не выходила, опасаясь за Юленьку, но и не сказать, чтобы и вовсе пребывала в одиночестве. Они тянулись ко мне, ползли на брюхе, поджав хвосты, пряча глаза, поскуливая и требуя ласки.
Было ли дело во мне или, сколь предполагаю, в Плети, которую после Санычевой смерти я извлекла из тайника, но псы собирались в моем доме, безобидные и беспомощные даже, готовые на все… Я пользовалась их готовностью. Мелкие услуги, просьбы, высказанные вслух и молчаливые, заставляющие догадываться. Мне нравилось получать, иногда давая взамен, иногда, словно бы невзначай, забывая о награде.
Кажется, постепенно я становилась одной из них и уже не противилась этому превращению – оно закономерно, оно было предопределено с самого первого дня, когда я решилась взять в руки Плеть Гекаты, именно поэтому я сделаю все, чтобы Юленька выросла иной.
В ней не будет ничего от Данцеля, Ксюши и меня, пусть идет своим путем, пусть живет человеком, и тогда, возможно, если повезет, стигийская стая обойдет стороной.
А ей повезет. Я в это верю.
Эта ночь случилась душной. Небо разлеглось на крышах, придавило воздух, и он послушно приник к земле, прогретый за день, пропыленный, вобравший в себя все городские запахи, начиная с кисловатого аромата свежевыпеченного хлеба и заканчивая резкой бензиновой вонью, что витала над стоянкой. Ночь множила звуки и плодила скудное городское эхо, катила по улицам обрывки голосов и мелодий, собачьего воя и истошного кошачьего ора.
Ночь сглаживала цвета и растворяла краски, мешала
Человек шел по краю тротуара, по бордюру, то и дело оглядываясь. Время от времени он останавливался, замирал в позе настороженной и только головой вертел, вылавливая звуки, пытаясь вычленить тот самый, опасный, означавший, что за ним следят.
Не получалось. Вероятно, оттого, что не было слежки, но человек все равно останавливался, слушал: он не мог позволить себе такой глупой ошибки. Нет, не теперь, когда все уже завершено.
Получилось! У него получилось!
И никто ничего не поймет… Да, вот именно, платить будет тот глупец, с которым свела судьба. Счастливый случай, редкая возможность получить то, чего хотелось издавна.
Старуха-то отказалась продавать, отказалась. Нет, ее, конечно, можно понять, и сам бы человек в жизни не расстался бы с добычей добровольно. И теперь периодически, пугаясь невесть чего, он принимался мять, давить кожаные бока старого портфеля, пытаясь нащупать то, что лежало внутри.
То, что принесет удачу. Данцель был везуч и силен. И супружница его сумела выстоять, сумела подчинить многих, а значит, Плеть работает! А раз работает, то и у него все получится.
И, радуясь подобным мыслям, человек спешил, торопился уйти от места трагедии, случайным свидетелем которой он стал.
Жалко, жалко девчонку. Но что поделать, что поделать… Отдала бы сразу, глядишь, и жива бы осталась. Нет, он не чувствовал вины. Откуда вина, если не он нажимал на спусковой крючок, не он и целился, не он вообще придумал этот безумный план. Он лишь слегка подкорректировал, предложив помощь. И получил плату, согласно прейскуранту.
Все как обычно.
А если тот, другой, попадется? Молчать он не станет, но… но недоказуемо. Ничего недоказуемо. Человек не убивал, не предавал, не сделал ничего, что вступило бы в противоречие с законом. Уж кто-кто, а он точно знал, где та черта, пересекать которую нельзя.
Да и Плеть у него. С Плетью он всесилен! Никто не осмелится предъявить обвинение… никто не осмелится отобрать… никто даже близко к нему не подойдет!
Улица, улица… перекресток с трубой фонаря. Широкие полосы зебры на асфальте, которые в нынешнем свете казались не белыми, но желтыми. И снова дорога, дом, кусты и узкая полоска тротуара.
Человек замер на границе света и темноты, вздохнул, прижал к груди пухлый портфель с оборванной ручкой и, решившись, ступил на асфальт.
Нужно спешить, нужно успеть вернуться домой до того, как кто-нибудь заметит его отсутствие, во что бы то ни стало успеть… Чем меньше лжи, тем лучше для дела.
– Куда? Стой, кому говорят! Да чтоб тебя… – резкий голос заставил шарахнуться, упасть в пропыленные, жесткие кусты и, несмотря на отвращение, забиться в них. Замереть.
Его не могли заметить! Не могли! Он ведь не подходил, он стоял по другую сторону двора, вот так же зарывшись в кусты. Он просто пришел убедиться, что его коллега доведет задуманное до конца.