Плетеное королевство

Мафи Тахира

– И теперь я должен быть наказан, Ваше Величество? Меня убьют за проявление милосердия? – спросил Камран, чувствуя, как в нем поднимается тревожное беспокойство. – Я полагал, что принц должен служить своему народу.

Король почти улыбнулся.

– Неужели ты намеренно пытаешься понять меня неправильно? Твоя жизнь слишком ценна, Камран. Ты, наследник самой большой империи на земле, безрассудно подверг себя опасности. Возможно, в народе твое сегодняшнее деяние не подвергнется сомнениям, однако оно заострит внимание знати; они зададутся вопросом, не выжил ли ты из ума.

– Не выжил ли из ума? – повторил принц, изо всех сил пытаясь сдержать гнев. – Не перебор ли это

с их стороны? Никаких последствий не произошло… Я только и сделал, что помог умирающему мальчику…

– Ты всего лишь спровоцировал бунт. Твое имя скандируют на улицах.

Фирузе ахнула и бросилась к окну, словно хотела увидеть или услышать что-нибудь из-за неприступных дворцовых стен. Принц, которому было прекрасно известно, что толпу отсюда не увидеть, опустился обратно.

Он был ошеломлен.

Заал подался вперед в своем кресле.

– Я знаю, что в глубине сердца ты готов умереть за свою империю, дитя, но это совсем не та жертва. Кронпринц не должен рисковать собой на городской площади ради уличного воришки. Так не принято.

– Нет, – покорно признал принц. Он внезапно ощутил свинцовую тяжесть. – Полагаю, что нет.

– Теперь мы должны компенсировать твое безрассудство демонстрацией торжества, – напомнил король. – Такие мероприятия пойдут на пользу отношениям с благородными семьями Семи Домов, на чье политическое влияние мы сильно полагаемся. Ты дашь прием. Тебя увидят при дворе, ты выразишь свое почтение Семи Домам – в частности, Дому Пайр. И развеешь любые их опасения относительно твоего нрава. Я хочу, чтобы у них не возникло сомнений ни в здравости твоего рассудка, ни в твоей способности править. Это понятно?

– Да, Ваше Величество, – ответил удрученный Камран. Только сейчас он осознал всю тяжесть совершенной им ошибки. – Я выполню вашу волю и пробуду в Сетаре столько, сколько вы сочтете нужным, чтобы возместить нанесенный мной ущерб. После, если вы позволите, я хотел бы вернуться к своим войскам.

Заал мимолетно улыбнулся.

– Боюсь, тебе больше не стоит находиться вдали от дома.

Принц не стал делать вид, что не понял его.

– Вы вполне здоровы, – сказал он с большим пылом, чем намеревался. – Крепки и сильны. В здравом уме. Как вы можете знать подобные вещи?

– Когда ты достигнешь моего возраста, – мягко ответил Заал, – ты тоже обретешь уверенность в таких вещах. Я устал, Камран. Моя душа жаждет покинуть этот мир. Но я не могу отправиться в путь, не убедившись, что наша семья защищена – что наша империя в безопасности.

Принц, помедлив, поднял голову и заглянул в глаза деду.

– Ты должен знать, – Заал улыбнулся, – что я просил тебя вернуться домой не только для отдыха.

Поначалу смысл сказанных слов ускользнул от Камрана; когда же он понял – спустя несколько мгновений – сила этого понимания обрушилась на него подобно удару по голове.

– Я должен жениться, – едва выговорил он.

– Ардунии нужен наследник.

– Я – ваш наследник, Ваше Величество. Ваш слуга…

– Камран, мы на пороге войны.

Несмотря на то, что сердце колотилось, принц не дрогнул. Он уставился на деда с чувством, близким к неверию. Это был тот самый разговор, которого Камран так ждал и хотел обсудить с королем. Но даже сейчас Заал, казалось, не желал ничего обсуждать.

С этим Камран не мог смириться.

Его дед говорил о смерти, грозился бросить принца здесь одного, чтобы он вел войну, защищал их империю – и вместо того, чтобы подготовить наследника, он предлагал ему жениться? Нет, в это принц поверить не мог.

Усилием воли Камрану удалось сохранить уверенность в голосе.

– Если нам уготовано вступить

в войну, Ваше Величество, может быть, вы поручите мне более практичную задачу? В такое время я мог бы делать нечто гораздо более важное, чем ухаживать за дочерью какого-нибудь вельможи.

Король пристально разглядывал Камрана, выражение его лица было безмятежным.

– Самый большой подарок, который ты мог бы сделать своей империи в мое отсутствие, – это уверенность. Стабильность. Война придет, а вместе с ней наступит и твоя обязанность исполнить свой долг, – он поднял руку, чтобы не дать Камрану заговорить, – которого, я знаю, ты не страшишься. Но если с тобой что-нибудь произойдет на поле боя, мы погрузимся в хаос. На трон начнут претендовать никчемные аристократы, которые в итоге его разорят. У нас в подчинении пятьсот тысяч воинов, десятки миллионов людей, убежденных, что мы позаботимся об их благополучии, обеспечим их безопасность, достанем необходимую воду для их посевов и прокормим их детей. – Заал подался вперед. – Ты должен защитить королевскую династию, дитя. Не только ради меня, но и ради твоего отца. Ради своего наследия. Это то, Камран, что ты должен сделать для своей империи.

Принц вдруг осознал, что выбора у него нет. Заал не спрашивал его мнения – он отдавал приказ.

И Камран поднялся на одно колено и склонил голову перед своим королем.

– Клянусь честью, я сделаю это, – тихо произнес он. – Я даю тебе свое слово.

8

Этот день был гораздо сложнее остальных: Ализэ грела воду до тех пор, пока пар не ошпаривал ее; окунала руки в мыльную, обжигающе-горячую жидкость столько раз, что кожа на костяшках слезла; пальцы покрылись волдырями и стали горячими на ощупь, а острые края щетки для полов так впивались в ладони, что стерли кожу до крови. Ализэ сжимала фартук в кулаке так часто, как только могла, но каждый отчаянный поиск носового платка заканчивался разочарованием.

У Ализэ было мало времени на размышления, которые преследовали ее в тот день, впрочем, как и желания думать о столь удручающих вещах. Между приходом дьявола, встречей с незнакомцем в капюшоне, жестокостью госпожи Худы и мальчиком, которого она оставила распластанным на снегу, у девушки хватало поводов для страхов.

Начищая очередную уборную, она решила, что, наверное, будет лучше не обращать внимания на все это. Лучше не думать – просто каждый день превозмогать боль и страх, пока ее не поглотит бесконечная тьма. Для восемнадцатилетней девушки это была очень мрачная мысль, но Ализэ все же задумалась: возможно, лишь в смерти она обретет долгожданную свободу, ведь она уже давно потеряла надежду найти в этом мире утешение.

И действительно, большую часть дня Ализэ было трудно поверить в то, кем она стала, как далеко отклонилась от планов, которые когда-то строила. Ей пришлось отказаться от представления тихой уютной жизни в воображаемом будущем, подобно тому, как ребенок отказывается от выдуманного друга. Когда надежды исчезли, с Ализэ остался только знакомый шепот дьявола, чей голос временами проникал ей под кожу, вытесняя из ее жизни свет.

Вот бы и он тоже исчез.

Часы пробили два, когда Ализэ в двенадцатый раз за этот день поставила пустые ведра на пол в кухне.