Плеяды – созвездие надежды
Шрифт:
Вокруг тихо, ни звука, но кони начали беспокойно пофыркивать. Джунгары насторожились и стали посылать стрелы в заросли и расщелины, дабы проверить, нет ли там казахов. Стрелы со звоном ударялись о камни, исчезали в кустарниках. Однако оттуда никто не выскакивал, никто не издавал ни звука. Застывшая на миг тяжелая рать тронулась дальше.
Когда враги осыпали стрелами склоны гор, сердце Абулхаира сжалось от острой, пронзительной боли. Он знал: сейчас, в этот самый момент, не один джигит молча уходит из жизни. Верны слову его воины, верны джигиты! Выполняют приказ: «Пока все джунгарское войско
Один за одним гибнут джигиты, боясь застонать от боли и тем открыть врагу тайну. Прощайте же, воины!.. Все вы — гордые души, не склонившие головы перед врагом... В обычные мирные дни каждому из вас — в знак уважения — подавай по бараньей голове на блюде, по одному коню и по халату в подношение... Кичливые, смешные! Теперь, пронзенные стрелами, расстаются с жизнью безмолвно, мужественно.
Джунгарские воины не жалели стрел, пускали их в каждый подозрительный кустик или укрытие. Чем глуше тишина, длительнее безмолвие, тем больше они тревожились.
Знамена из конского волоса приблизились к Абулхаи-ру почти вплотную. Теперь уже со всех сторон врагов окружали скалы — бесстрастные, суровые. Кое-где они расступались, открывая маленькие каменные площадки, кое-где, словно бодливые козлы, упирались одна в другую. Журчала вода в ручье, катились из-под лошадиных копыт мелкие камешки. Вражеский передовой отряд уперся в последний рукав перевала, ведущего на Сыганак. Последний отряд вошел в устье ущелья.
«Нужно подождать, потерпеть еще совсем немного! — уговаривал себя Абулхаир. — Пусть джунгары с облегчением вздохнут: «Уф, опасность миновала!» Пусть расслабятся, забудут об осторожности, станут беспечными. Во все времена, сколько кочуют здесь народы, это хищное ущелье не отпускало людей, не испив их крови. Сегодня опять будет ему пища. Да пусть во веки веков кровь эта будет только вражеской!»
Сверху раздался условный знак — крик козодоя. Джунгары подняли головы, посмотрели наверх. Тысячи стрел пронзили их, тысячи стрел вонзились в коней, словно каждый куст и каждый камень проклятого ущелья извергал стрелы.
Джунгары растерялись. Никого не видно, а стрелы сыплются сверху, со всех сторон, валят воинов одного за другим. Пока они пытались понять, кто и откуда стреляет, из своих укрытий на джунгар налетели всадники и стали рубить их мечами и колоть копьями... Те, кому удалось вырваться на простор, схватились с казахами в рукопашной. Оказавшиеся же в теснине не могли сдвинуться с места, развернуться и в бессильной ярости пускали стрелы в небо. В тщетном стремлении вырваться из каменной западни враги начали мять, давить друг друга. Ряды джунгар редели.
Со всех сторон неслись крики, проклятья и стоны. Как подкошенные падали люди. Освободившиеся от всадников кони из последних сил карабкались вверх по склонам, с грохотом катились на дно ущелья, сраженные стрелами. Вой, крики, вопли еще живых сливались воедино с ржанием коней, со стуком, грохотом падавших мертвых тел, образуя жуткую, дикую музыку. Словно камни ожили на груди Каратау и стали метаться, биться, кричать, визжать, проклинать, скрипеть зубами. Словно все и вся, что было на земле и на небе, сцепилось, сошлось в смертельной схватке. И
Вражеские отряды в панике бросились из теснины, но путь им преградил большой отряд конников Младшего жуза. Дух джунгар был сломлен, дух казахов поднялся. Тучи стрел, как тучи комаров, все летели и летели в джунгар, доставая их повсюду — и на скалах, и на тропках, и в кустах, и на дне ущелья.
Мужество и сплоченность джигитов превзошли все ожидания Абулхаира. Ни одного неверного, ошибочного движения не сделали они, ни одного просчета не совершили. Стрелки открыли стрельбу в самый нужный момент. Всадники из засады появились точно в положенный срок. Вход в ущелье и выход из него были закрыты минута в минуту. Громоздкое войско врага билось теперь на глазах его батыров, как щука, угодившая в сеть. Теперь джунгарам отсюда живыми не выбраться!
Абулхаир всмотрелся вниз, на дно ущелья, где еще кипел бой. Глаза его выхватили среди всех Тайлана. Он действовал отважно, стремительно. Откуда-то донесся рокочущий голос Букенбая. Чуть поодаль, позади себя, Абулхаир обнаружил Мырзатая на белом коне, с белым ханским знаменем в руках. Он крутился в седле и кричал то одному, то другому:
— Эх, раззява, кто же нападает справа? Ах, чтоб твою невесту... Во, во, вонзай в подмышку! Молодец! Эй, не зевай, сзади, сзади заходит один! У тебя глаза на лице или на заднице? Внимательнее, внимательнее, будь начеку! Не плошай, слышишь?!
Знамена родов развевались победно, по всему было видно: скоро битве конец...
Налетела тьма воронов. Они кружились над воинами, каркали, словно говоря: «Дайте теперь поживиться нам! Сколько мертвых! Вам победа — нам отрада и пища!»
Абулхаира охватили странные, противоречивые чувства. Он был воодушевлен победой, ликовал, торжествовал. И в то же время все внутри у него дрожало, будто предвещало какое-то несчастье. Поражение врага утолило его гнев и жажду мщения. Но руки его дрожали.
Перевалило за полдень. Тени на дне ущелья стали длиннее. Битва еще продолжалась. Солнце склонилось к закату. Утихли крики людей, лязг мечей...
«Где же основное, главное джунгарское войско?» -впервые задал себе вопрос Абулхаир. — Наверное, сделало большой крюк и вышло где-то на юге. Мы же, судя по всему, расквитались лишь с небольшой его частью. Той, что грабила Сузак!»
У Абулхаира непроизвольно сжались кулаки;
— Где их все начальники? Не допросили?
Был какой-то молодой тайши! Убит стрелой!
— Где он?
— Тело в ущелье, а голова — вот!
Султан Батыр бросил к ногам хана голову. У тайши было округлое темя, открытый лоб, приятное лицо, из тех, что с первого взгляда вызывают симпатию. Под прямым с узкими крыльями носом начали пробиваться усики. Доброе лицо — без следов гнева, злобы или мести... Кого-то он напоминал Абудхаиру, даже чуб и тот... О аллах!
— Где наш Нурали? — после паузы спросил хриплым голосом хан.
— Я здесь, отец!
– откликнулся сзади сын. Мальчик лет двенадцати с округлым теменем и открытым лбом, над которым торчал чуб, подъехал ближе к отцу. Абулхаир бросил на него быстрый, испуганный взгляд, но ничего не сказал.