Плоды земли
Шрифт:
Не может того быть, чтоб Ингер умела так замечательно лгать! Значит, она говорила правду, и корова – ее собственная. Теперь на усадьбе, во дворе, стало одним важным обзаведеньем больше, все у них теперь есть, можно сказать – ни в чем недохватки! Ох уж эта Ингер, он любил ее, и она отвечала ему взаимностью, они были неприхотливы, жили в век деревянных ложек и были счастливы. «Пора спать!» – думали они. И засыпали. Наутро просыпались для нового дня, и тут всегда находилось у них то одно, то другое, над чем помаяться, и горе, и радость шли рядом, такова уж жизнь.
Взять хотя бы, для примера,
Ночью Исаак просыпается и встает с постели, Ингер после своего путешествия спит как убитая. Он снова идет в хлев. На сей раз он разговаривает с коровой по-другому, слова не переходят в приторную лесть, он тихонько оглаживает ее, осматривая во всех местах, нет ли где метки, тавра, нанесенного неведомым хозяином. Никакой метки он не находит и уходит из хлева с облегчением.
Вот лежат бревна. Он начинает подкатывать их, поднимает на каменную кладку, ладит проемы для окон, большой для горницы и маленький для клети. Очень это трудно, он весь уходит в работу, позабывая о времени. Над крышей землянки появился дымок, вышла Ингер и позвала его завтракать.
– Что это ты затеваешь? – спросила она.
– Ты уж встала? – ответил Исаак.
Ох уж этот Исаак, до чего скрытный! Но ему нравится, что она спрашивает, проявляет любопытство и обращает внимание на его затеи. Поев, он не сразу уходит, задержавшись немножко в землянке. Чего он ждет?
– Да что же это я сижу! – говорит он, вставая, и прибавляет: – Дел-то ведь хоть отбавляй!
– Дом, что ли, строишь? – спрашивает она. – Неужто не можешь ответить?
Он отвечает из милости, он преисполнен великой гордости оттого, что строит дом и сам со всем справляется, потому и отвечает:
– Ты ведь видишь, что строю.
– Ну да. Так, так.
– Как же не строить? – говорит Исаак. – Вот ты привела ведь корову, надо же ей хлев.
Бедняжка Ингер, Бог не наделил ее таким умом, каким наделил Исаака, свое творение. Да и было это все еще до того, как она узнала его как следует, научилась понимать его манеру говорить. Ингер сказала:
– Но ведь ты же строишь не хлев?
– Нет, – ответил он.
– Похоже больше, что ты строишь избу.
– По-твоему, так? – сказал он и взглянул на нее с напускным равнодушием, словно удивленный ее мыслью.
– Да. А скотине останется землянка?
Он подумал с минуту.
– Пожалуй, так оно будет лучше!
– Вот видишь, – победоносно проговорила Ингер, – меня тоже не так-то уж просто провести!
– Верно. А что ты скажешь насчет клети при горнице?
– Клеть? Тогда у нас будет совсем как у людей. Ох, если б все так вышло!
Так оно и вышло. Исаак строил дом, рубил углы и вязал венцы, одновременно складывал очаг из подходящих камней, но эта работа ладилась плохо, и временами он бывал
– Зачем тебе туда?
– Да я и сам хорошенько не знаю.
Он ушел и пропадал двое суток, вернулся с кухонной плитой – словно тяжелогруженая баржа, проплыл он через лес с плитой на спине.
– Да ты просто себя не жалеешь! – воскликнула Ингер.
Исаак разобрал очаг, который так не подходил к новому дому, и поставил на его место плиту.
– Не у всех есть такие плиты, – сказала Ингер. – Господи, помилуй нас, грешных!
Сенокос продолжался. Исаак только и знал, что таскать сено, потому что лесная трава далеко не то, что луговая, а гораздо хуже. Поработать на стройке удавалось только в дождливые дни, она продвигалась медленно; к августу, когда все сено было уже убрано, новый дом был доведен едва до половины. В сентябре Исаак сказал, что так дальше не пойдет.
– Сбегай-ка в село и приведи на подмогу работника, – велел он Ингер.
Ингер в последнее время что-то раздалась вширь и уже не могла бегать, но, конечно же, тотчас собралась в дорогу.
Но муж ее вдруг передумал, он снова впал в гордыню, решив, что все сделает сам.
– Незачем беспокоить людей, – сказал он. – Я и один управлюсь.
– Не сдюжишь ты.
– Поможешь мне поднять бревна.
В начале октября Ингер объявила:
– Больше мне невмоготу!
Что за досада, нужно ведь непременно поднять стропила, чтоб успеть покрыть дом до осенних дождей, а времени оставалось всего ничего. Что такое стряслось с Ингер? Уж не захворала ли? Изредка она варила козий сыр, но большей частью ее хватало только на то, чтобы по нескольку раз на дню переносить с места на место прикол Златорожки.
– В следующий раз, как пойдешь в село, принеси большую корзину, или ящик, или что-нибудь такое, – как-то попросила Ингер.
– На что тебе? – спросил Исаак.
– Нужно, – ответила Ингер.
Он поднял стропила на веревке, Ингер только подпихивала их одной рукой, но уже само ее присутствие как будто помогало. Дело шло медленно, и хотя крыша была совсем невысокая, но балки чересчур большие и толстые для маленького домика.
Некоторое время держалась ясная осенняя погода, Ингер одна выкопала всю картошку, а Исаак успел покрыть избу до начала затяжных дождей. Козы уже переселились на ночь в землянку к людям, и это не мешало, ничего не мешало, люди не жаловались. Исаак опять собрался в село.
– Принеси же мне большую корзину или ящик! – смиренным тоном снова попросила Ингер.
– Мне надо захватить несколько оконных стекол, которые я заказал, – сказал Исаак, – да еще две крашеные двери, – добавил он важно.
– Ну раз так, придется обойтись без корзины.
– Да на что она тебе?
– На что? Да где же у тебя глаза!
Исаак ушел из дому в глубоком раздумье и вернулся через двое суток, притащив окно, дверь для горницы и дверь для клети, а сверх того, на груди у него висел ящик для Ингер, а в ящике – разные съестные припасы. Ингер сказала: