Плохая компания (из сборника"Завещаю свою смерть")
Шрифт:
— Я у вас много времени не отниму. Мне нужно лишь знать подробности завещания, оставленного Вячеславом Андреевичем Гладких.
Корчевный важно надул худые щеки и попытался с надменным видом выдать длинную тираду о профессиональной тайне и прочей специфике своей профессии. Однако Гуров, рассеянно выслушав его, перебил на полуслове и сказал:
— Вы абсолютно правы. И все это имело бы смысл, если бы Вячеслав Андреевич был жив. Но так как это не так, не стоит говорить впустую. Я могу и без вашего разрешения получить доступ к завещанию, но мне не хочется конфликтов на ровном месте.
— Но
— К их глубокому сожалению, мне безразлично, что им нравится, а что нет, — прямо высказался Гуров. — Я выполняю свою работу. И в ней тоже есть своя специфика.
Корчевный, понимая, что Гуров так или иначе добьется своего, сказал:
— Ничего таинственного в завещании Гладких нет. Он все оставляет своей жене, дочери и внучке.
— А зятю? — уточнил Лев.
Корчевный вздохнул, и Гуров проговорил:
— Вот что, Семен Ильич, я вам облегчу задачу. Просто покажите мне само завещание, и мне не нужно будет вытягивать из вас ответы клещами.
Корчевный хоть и нехотя, но полез в шкаф и достал из множества папок одну, положил ее перед Гуровым, бросив при этом:
— Вы заставляете меня идти на профессиональное преступление!
Лев, не отреагировав на последнюю реплику, принялся листать завещание. Он не досконально разбирался в нотариальных терминах, но в состоянии был понять, что Гладких поделил свое имущество на три части. Первая отходила жене, вторая дочери, а третья внучке. Но тут имелся один нюанс: ее опекунами назначались родители и могли совместно решать, как распоряжаться долей девочки до достижения ею двадцатиоднолетнего возраста. В имущество входили как недвижимость и автомобиль, так и деньги на банковских счетах. Сумма, надо признать, была немалой. А уж если учесть стоимость загородного дома и квартиры в элитной новостройке, то и вовсе получался лакомый кусочек.
— То есть зять Гладких реально мог пользоваться деньгами тестя уже сейчас? — поднял глаза на Корчевного Гуров, прочитав завещание.
— Не сейчас, — поправил его нотариус. — А через полгода.
— Ну, полгода — это уже непринципиально, можно и подождать, — улыбнулся Гуров, взглянув на дату, когда было составлено завещание. Она гласила — пятнадцатое февраля текущего года. — Это первое завещание, которое Гладких составил у вас?
— В каком смысле? — не понял нотариус. — Второго нет.
— Я имел в виду, что не существует первоначального варианта, — пояснил Гуров.
— Нет, Вячеслав Андреевич впервые обратился ко мне по этому поводу. Но мы с ним сотрудничали много лет. Я помогал ему оформлять дом и квартиру.
— А чем он мотивировал, что решил вдруг составить завещание? — спросил полковник. — Он ведь был еще довольно молод и вполне здоров.
— Этого я не знаю. Не считаю правильным задавать подобные вопросы клиентам, — покачал головой Корчевный, постукивая пальцами по столу.
Гуров пристально вгляделся в него и спросил:
— Семен Ильич, что вы от меня скрываете?
— С чего вы взяли? — Корчевный изогнул брови.
— С того, что я работаю с людьми много лет и научился различать,
— Я сказал вам одну только правду!
— Возможно, но не всю. Вы что-то скрываете. И я это непременно узнаю, но только подобное поведение не добавит мне доверия к вам, Семен Ильич.
Корчевный поиграл губами, потом медленно произнес:
— В сущности, наверное, нет смысла это скрывать… Ведь мы так ничего и не оформили. Правда, я не уверен, что это имеет отношение к смерти Вячеслава Андреевича, но человек все же умер, к тому же, возможно, насильственной смертью… Ладно, я скажу. Но только безо всяких протоколов! — поднял он длинный палец.
— А мы с вами и беседуем без протокола, — с улыбкой развел руками Гуров.
Корчевный поерзал на стуле и сказал:
— Буквально на прошлой неделе Вячеслав Андреевич звонил мне и спрашивал, можно ли внести в завещание кое-какие коррективы. Я сказал, что, конечно же, можно; более того, можно вообще изменить все завещание. Он сказал, что столь радикальных мер не требуется, и спросил, когда я могу этим заняться. Я ответил, что в любое время, только пусть он предварительно позвонит. Гладких сказал, что так и сделает, и на этом мы распрощались.
Гуров очень заинтересовался полученной информацией и спросил, не мотивировал ли чем-то Гладких свое пожелание. Корчевный ответил, что напрямую нет, но ему показалось, что он не доверяет своему зятю. На вопрос сыщика, почему он так считает, нотариус сказал, что Гладких упомянул внучку и заикнулся о тонкостях в оформлении опекунства. Поскольку лишать наследства родную дочь Гладких вряд ли бы стал, нотариус полагал, что речь идет о Сергее Извекове.
В МВД Гуров возвращался в очень задумчивом настроении…
В Саратов Крячко отправился все-таки один. Он не любил работать с кем-либо в паре, если только в этой паре был не Гуров. Но Лев совершенно точно не составил бы ему компанию, поэтому Станислав предпочел поехать в одиночестве.
Генерал-лейтенант Орлов снабдил его не только бензином, но и автомобилем, выделив для этой цели «Форд», находящийся в ведомстве МВД, хотя Крячко и заявил, что собирается ехать только на своей машине, потому что привык к ней и других авто не признает. Орлов пришел в ужас от такого заявления: машина Крячко постоянно глохла, в ней вечно что-то отваливалось, барахлило, и всем знавшим Станислава было непонятно, почему он носится с ней и не желает поменять на что-нибудь более приличное. Крячко же стоял насмерть, защищая свою «ласточку».
После долгих уговоров Орлову наконец удалось убедить Крячко взять «Форд», но только после того, как Крячко выторговал себе еще и дополнительные командировочные. Они, правда, были символическими, и Крячко пошел на это скорее из принципа, чем из жадности, поскольку вообще-то не страдал этим пороком.
Так что сейчас Станислав катил по дороге, включив на полную мощность приемник и слушая музыку. Не потому, что был заядлым меломаном, скорее наоборот, а просто чтобы не заснуть. В путь он отправился поздно вечером, с тем чтобы быть в Саратове утром, и перед дорогой вздремнул лишь часа полтора.