Плохая кровь

Бруно Энтони

Тоцци опустил револьвер.

– Я пришел не от Д'Урсо. Я работаю в ФБР.

Никакой реакции.

– Я агент Федерального бюро расследований... полицейский. Ты понимаешь меня? Я собираюсь вытащить вас отсюда. – Тоцци улыбнулся, ободряюще закивал.

Такаюки покачал головой. Он казался еще более удрученным.

– Спасибо, что пришли, но теперь, пожалуйста, уходите. И пожалуйста, закройте за собой дверь. Спасибо.

– Что?

– Вы не понимаете. Если замок окажется сорванным, они подумают, что мы пытались убежать. Последствия будут ужасными.

– Кто «они»? Д'Урсо?

– Да, Д'Урсо, –

произнес он нерешительно. – Впрочем, карательные функции обычно осуществляют люди Нагаи.

– Нагаи?

– Да, Нагаи. Чьи же еще? Порядок поддерживают Фугукай. Это они привезли нас сюда. Должно быть, вы это знаете... – Глаза Такаюки расширились, голос пресекся.

Тоцци сопоставлял имена. Д'Урсо, его жена и ее брат тогда, на веранде, упоминали и о Нагаи, и о Фугукай. Называли они и еще какое-то имя. А, черт, какое же?

– А знаешь ли ты человека по имени... Масиро?

В трейлере внезапно воцарилась мертвая тишина. Только вентилятор под потолком гудел и всхлипывал, как живой.

– Расскажите мне все, – сказал наконец Тоцци. – Я ведь могу вам помочь.

Такаюки подошел к своей койке, поднял тощий матрас и вытащил Оттуда истрепанную газету. Это был номер «Пост» недельной давности. Тоцци узнал заголовок: «Жук смерти найден в порту».

Такаюки протянул газету Тоцци.

– Мы воруем газеты у водителей грузовиков, чтобы знать, что творится в мире. Знаете, кто эти двое, которых убили? Мой двоюродный брат и его невеста. Они пытались бежать, но Масиро нашел их. И такая им была назначена кара.

– Ты точно это знаешь? Ты уверен, что Масиро убил их?

– Да, уверен. Масиро всегда сам исполняет приговор. – Такаюки повернулся к свету и провел указательным пальцем по синяку на щеке. Синяк выглядел еще хуже, чем сначала показалось Тоцци. – Это тоже работа самурая-якудза, – сказал Такаюки с горечью. – Причинять страдания и смерть – смысл его жизни.

Тоцци поглядел в испуганные лица ребят.

– Вчера сюда, на фабрику, приходил мой друг. Пожилой человек, седой, примерно моего роста...

Такаюки быстро кивнул.

– Да, это тоже сделал Масиро. Ваш друг еще жив?

Тоцци остолбенел от такого вопроса. Почему он заранее решил, что Гиббонс умер? Этот Масиро что, такой крутой?

– Да, жив. Он в больнице, но скоро поправится.

– Это хорошо. Я рад. Извините, что не смог сделать большего для вашего друга, но препятствовать намерениям Масиро часто означает смерть. Он собирался сломать шею вашему другу, но я швырнул в него тушкой курицы. Надеюсь, это помешало ему сконцентрироваться.

– Сконцентрироваться?

– Это каратэ. Одно из смертельных искусств Масиро. Он собирался голой рукой сломать шею вашему другу.

Тоцци закрыл глаза. В голове у него стучало. Хотелось кого-нибудь ударить, разбить что-нибудь. Попадись только ему на прицел толстозадый Масиро в своей дурацкой клетчатой куртке.

– Объясни-ка мне одну вещь, – спросил Тоцци, стараясь дышать ровно. – Как вы все до этого дошли? Вас что, похитили? Как вы сюда попали?

– В багажниках «тойоты-короллы». Там было очень тесно.

– Вы хотите сказать, что вас провозят в страну в багажниках новых автомобилей?

Такаюки кивнул.

– На грузовых судах из Японии. Мы залезаем в багажники в ночь перед

погрузкой. И прячемся до тех пор, пока корабль не выйдет в открытое море. На подходе к Америке нам приходится вновь залезать в багажники. Зачастую по несколько суток мы лежим в одной и той же позе, в темноте, дышим через трубку. Это вроде – как это по-английски? – клаустрофобии. Когда я приехал, разгрузка проходила медленнее обычного. Мне не хватило еды и питья. И я двое суток не ел и не пил.

– Но как же, черт побери, они могут делать такое с вами! Это... это невероятно!

Такаюки пожал плечами.

– Там было плохо. Но жить здесь, под давлением Масиро и Фугукай, еще хуже.

– Но как... как же они добрались до вас? Вас всех похитили?

– Нет, нас не похитили. Мы согласились приехать.

– Вы согласились?

– Да, разумеется. Мы все подписали контракты с Фугукай.

Такаюки повернулся к товарищам и сказал им что-то по-японски. Те порылись в своих пожитках, вытащили сложенные листки бумаги и показали Тоцци. Их контракты.

Тоцци качал головой, все еще не веря.

– Фугукай – банда якудза, так ведь?

– Да, так.

– Так какого черта вы пошли на сделку с якудза? Они преступники. Разве вы этого не знали? Как вы могли довериться им? Что вы могли получить от этой сделки?

– Мы и получили. Нас привезли в Америку, страну великих возможностей.

Тоцци закатил глаза.

– У меня ум за разум заходит, – пробормотал он наконец еле слышно. – Ничего не понимаю.

– Сейчас объясню. Фугукай предлагают провезти нас в Америку в обмен на наши услуги. Нас заставляют верить, что работу мы получим в области наших интересов. Это, конечно, ложь, но, видите ли, мы сами хотели приехать в Америку, чтобы преуспеть в жизни и восстановить утраченную честь. В Японии мы заклеймены как неудачники, потому что не набрали достаточно баллов на вступительных экзаменах в университет. Если бы мы остались в Японии, то могли бы работать клерками, секретарями, младшими продавцами, почтовыми служащими.

Дядюшка Фрэнк, отец Лоррейн, был почтальоном.

– А что в этом дурного?

– Провал – это несчастье. Как мы можем смотреть в глаза друзьям и родным, когда они знают, что мы лишились чести?

– Ну-ну, разве жизнь только в том, чтобы учиться? Можно ведь и работу найти.

– Это очень трудно. Работы, на которые мы можем рассчитывать, довольно низко оплачиваются, а в Японии все очень дорого. Да, Япония – процветающая страна, но там процветают только процветающие люди. Жалованья, на которое мы можем рассчитывать, хватает лишь на самое необходимое: маленькая однокомнатная квартирка в двух-трех часах езды от Токио, крошечный автомобиль, еды достаточно, однако ничего лишнего, маленький стереомагнитофон и телевизор, но ничего из того сложного электронного оборудования, какое наша страна с гордостью поставляет всему миру. Нелегко жить неудачнику в нашей стране. – Такаюки невесело рассмеялся. – Мы не хотели быть рабами и выполнять грязную работу. Но Фугукай нас уверяли, что в Америке другая система. Что старание и прилежность значат здесь больше, чем в Японии. Что мы сможем здесь преуспеть, восстановить утраченную честь, заставить наших родных снова гордиться нами. Так они говорили, и мы верили им.