Плохая мать
Шрифт:
Она кивнула, взяла записку и положила ее в сумку для улик.
— Давай уйдем отсюда, — предложила Кэт. — Мы можем прочитать это в участке.
— Я согласна. И мы пригласим сюда криминалиста для быстрого осмотра. — У нее осталось ощущение, что этот парень достаточно умен, чтобы носить перчатки, но, возможно, они найдут отпечаток обуви или волосы… что-нибудь. Сиенна чувствовала себя мишенью, и это было крайне неприятно.
Через несколько минут они вернулись в машину и через тридцать минут вошли в участок. Ингрид не было в кабинете, и они использовали кабинет, чтобы разложить записку под копией первой.
Глаза отца продолжали выражать смесь ярости и растерянности. Он не знал о картах. Мы с мамой никогда не играли в игры, пока он был дома, и я хранил доски, головоломки и колоды карт в глубине шкафа под отдельной доской. Неуверенность в его взгляде взяла верх над гневом, когда моя мать положила перед ним и перед собой по очереди две карты.
Она смотрела на моего отца, выглядя отрешенной, хотя я видел вспышку огня в ее взгляде, потому что знал ее лучше, чем кто-либо другой. Мама всегда умело скрывала свои эмоции, в отличие от меня, которому было трудно сдерживать свои чувства.
— Мне нравится это слово, — сказала она моему отцу. — Шпилька. Тебе нравится это слово, Роджер? Нет, конечно, нет. — Ее губы изогнулись в дьявольской ухмылке, и она подняла мизинец, шевеля им. Я был в восторге от ее намеков. — Это насмехается над тобой, не так ли, Роджер? — Она щелкнула языком. — Бедный Роджер с крошечным членом. Далеко не шпилька. Даже и близко.
Под кляпом мой отец издал гневное рычание.
— Дэнни, руки твоего отца в данный момент заняты, поэтому тебе придется обращаться с картами за него. — Я немного нервничал, подойдя близко к отцу, но мать ободряюще кивнула мне, и я придвинулся поближе. — Это твои скрытые карты, Роджер, — объяснила Мать. — Я понимаю, что ты в невыгодном положении, когда дело касается карт. Тебя это раздражает, не так ли? Но такова жизнь, верно, Дэнни Бой?
— Да, мама.
— Я объясню, что тебе нужно знать, чтобы играть в эту игру, но боюсь, остальное зависит от тебя, — продолжила она.
Внутри меня закрутилась спираль восторга. Отец не мог сравниться с матерью, и ему предстояло узнать эту правду. Я задался вопросом, будет ли это болезненным уроком.
Но надеялся, что так и будет.
Нож все еще лежал на столе перед матерью, его блестящее серебристое лезвие отражало свет лампы над головой.
Она сдала ему перевернутую карту — бубновую семерку — и сделала то же самое для себя. Я открыл две перевернутые карты ровно настолько, чтобы увидеть, что ему досталась десятка пик и четверка бубен. Ничего. У него не было ничего. Эта спираль ускорилась.
Я посмотрел на
— Вот самая сложная часть, Роджер. У меня нет денег, потому что ты скупой скряга, который не оставляет мне ничего лишнего. — Она еще раз постучала картой, прежде чем ее глаза загорелись внезапным вдохновением. Хотя я мог сказать, что взгляд был притворным. Мать всегда была на два шага впереди всех, хотя у меня был особый способ ее читать.
— Как насчет того, чтобы сыграть твоей кожей!
Отец издал приглушенное рычание из-за кляпа.
— Его кожа, мама?
— Правильно, Дэнни Бой. — Она взяла нож. — Если я выиграю, то смогу проделать в нем дыру. Если он выиграет, то нет.
Отец издал странный воющий звук, который мы оба проигнорировали. Я начал понимать игру, в которую она играла, и хотя волнение возросло, вместе с ним увеличился и уровень беспокойства.
Я дышал через него. Все, что мне нужно было сделать, это расслабиться и оставить все на усмотрение матери.
— Поднимайся, Роджер, — спокойно приказала мать. Она нарушала правила. В семикарточном стад-покере игроки делают ставку до того, как будут розданы скрытые карты. Но отец этого не знал, и я уж точно не собирался ему подсказывать. Зачем мне это? Он никогда не играл честно, и я тоже. Вместо этого я понял, чего от меня хотела мать, и поэтому перевернул карты, показав отсутствие преимущества у него. Проигрышная рука. Мать цокнула, перевернув свою руку. У нее было две дамы и три двойки, самая высокая возможная рука.
— Я выиграла, — объявила она, а затем быстро, как кнут, подхватила нож, высоко подняла руку и вонзила его в грудину моего отца, прежде чем быстро вытащить его с влажным хлюпающим звуком. Под кляпом мой отец кричал, откинув голову назад как можно дальше и заставив стул танцевать и громко ударяться о кафельный пол. Я смотрел, загипнотизированный, как кровь хлынула из его раны на груди. Я выигрывал.
— Это за Джексона, — прошептал я.
Моя мать посмотрела на меня, на ее губах заиграла милая улыбка, на лице — гордость.
— Правильно, Дэнни Бой. Это за Джексона. И мы только начали. Нам еще предстоит сыграть так много раз.
И с этими словами она начала сладко напевать, раздавая карты снова. Как оказалось, мой отец плохо играл в семикарточный стад. С каждым проигрышем его крики и вой все больше переходили в хныканье, голова свешивалась на грудь, а кровь растекалась по полу под стулом и текла из ран на коже. Они были повсюду, эти порезы. На его руках и шее. На животе и на груди.