Плохая война
Шрифт:
– Тихо! – прервал его кавалер. – Как крестили, так и крестили, то матушке его было угодно, так не тебе это осуждать. А священников и веру не он себе выбрал. А по мне, так пусть господин Веллер хоть бревну резному кланяется.
Молодой человек оглядел всех людей, что сидели с ним за столом: кроме купца, люди все вида военного, а двое так и вовсе разбойной наружности. Он явно продолжал волноваться. Волков видел это и, сделав как можно более доброе лицо, похлопал его по руке и сказал:
– Наверное, думаете, кто эти люди? И кто я такой?
– Был бы счастлив узнать сие, – пролепетал
– Я – рыцарь божий Иероним Фолькоф, вам известный как фон Эшбахт.
– О господи! – только и выговорил молодой писарь, лицо его вытянулось от ужаса, он хотел было встать, но Сыч сзади его за шею схватил крепкими своими пальцами и зашептал на ухо:
– Куда побег? А ну сел! Слушай господина и не взбрыкивай, помни, река-то близко, корячиться будешь, так всплывешь лишь у Милликона, а то и до Хоккенхайма донырнешь.
– И что же вам от меня, добрые господа, нужно? – пролепетал писарь, втягивая голову в плечи от крепких пальцев Сыча.
– Отпусти! – приказал Волков.
Сыч выпустил шею писаря.
– Мне от вас нужен мир, – строго сказал кавалер.
– Мир? – удивился господин Веллер.
– Война с кантоном мне больше не нужна. Одних ваших погибло уже три сотни людей, а то и больше.
– Больше, – подтвердил писарь.
– Больше? – заинтересовался кавалер. – Откуда знаете?
– Я списки составлял. От кантона семьям погибших, тех, что шли по земельному призыву, положено разовое вспоможение. Я на них списки выплат писал. Невернувшихся за два похода было триста восемьдесят семь человек, это не считая тех, кто пошел по найму, и союзников из соседнего кантона.
«Ах, какой хороший и нужный человек этот писарь! Лучше, чем он, и желать себе трудно».
– Вот видите? – сказал Волков горестно. – И среди моих людей тоже есть потери. Думаю я, что крови и с нас, и с вас достаточно уже.
– Так вы о мире думаете? – спросил молодой человек.
– Только о мире Бога и молю. И прошу вас помочь мне с этим делом.
– Но как же я вам в этом помогу? – удивился писарь.
– Пишите мне. Пишите мне о том, что меня касается. Все, что услышите, что говорят ваши старшие, что слышно из консулата кантона, какие решения принимает кантон по поводу войны со мной.
– Так сие писать нельзя, – медленно и с сомнением говорил господин Веллер. – Коли узнают, так головы не сносить…
– Но как быть по-другому? – убеждал его кавалер. – К примеру, совет кантона снова решил собрать против меня войско, консулат прислал вам в казначейство запрос на деньги – вы мне сразу пишете, сколько и на какое войско выделено денег. Коли войско малое, так я стану на берегу, чтобы оно меня видело и высаживаться не решалось, а коли войско большое будет, так я с людишками своими уйду из Эшбахта в Мален или во Фринланд – вот и нет войны, нет крови. И в том ваша заслуга будет.
Юный писарь молчал, кажется, слова кавалера ему и казались правильными, но он тоже был непрост, а может, и боялся. И тогда Фолькоф щелкнул пальцами и протянул руку Сычу. Тот сразу на ладонь ему выложил пять прекрасных золотых гульденов, которые раньше забрал у трусливого купца.
– Сказали мне, что у вас жена есть? – снова заговорил кавалер.
– Есть, – кивал
– Молодые женщины жадны до денег, – продолжал Волков, выкладывая гульден на стол перед Веллером. – А дети?
– Двое сыновей у меня.
– Отлично. – Кавалер положил еще две золотые монеты. – Каждому сыну. А вот эти последние две – это вам, в молодости всегда много желаний. И если ценную весть мне сообщите, еще будет вам золото или серебро.
Писарь смотрел на деньги, что лежали перед ним на столе, но брать не спешил.
– Ну, – толкнул его в спину Сыч, – чего таращишься, хватай, вон сколько деньжищ. Тебе и за три года столько не заработать.
Волков видел это необыкновенное волшебство не раз. Он знал, как притягивают к себе деньги, если лежат вот так перед человеком. Манят своим дивным блеском, как распутная красавица обнаженным бедром, словно соблазняют, словно уговаривают тихими, мягкими и ласковыми голосами. Просят протянуть руку и взять. Лежат себе, сиротливые, беззащитные, в море алчных и цепких рук, и зовут именно тебя, просят сгрести в пятерню, спрятать в кошель, а лучше за пазуху, ближе к сердцу. И лишь одна вещь может остановить человека в этом искушении – это страх. И страх нужно задавить, принизить до земли, а для этого следует говорить человеку, что все будет хорошо, пусть даже это и не так, но нужно именно это и говорить, и тогда деньги заставят его поверить. Даже против его воли.
– Вам нечего опасаться, – проговорил Фолькоф, глядя, как писарь косится на это великолепное золото. – Никто никогда о том не узнает, и ни стыда, ни позора в том нет, вы же не из корысти помогать будете врагу, а для того, чтобы враг стал другом и добрым соседом. Чтобы была любовь промеж нами, ведь и Господь учит нас любви. Ведь учит?
– Учит, – кивнул писарь.
– Вот и прекрасно, берите деньги и будьте моим другом.
Волков протянул ему руку. Господин Веллер с почтением пожал руку кавалеру и… принялся собирать деньги со стола. Дело сделано. Кавалер был доволен, Сыч улыбался.
– Вы будете встречаться с вашим другом купцом раз в две недели, говорить, как идут дела, и писать мне краткие сообщения. Хорошо?
– Хорошо, – опять кивнул писарь.
Волков встал.
– Ну, в таком случае не буду вам мешать.
– А вы не останетесь на обед? – удивился Франс Веллер.
– Нет-нет, у меня много дел, дальше с вами будет общаться господин Сыч, он человек славный и весельчак большой, но обманывать его я вам не рекомендую. Может обидеться. – Кавалер сделал многозначительную паузу. – И все ногти вырвать, один за одним.
Писарь Веллер побледнел и покосился на Сыча. Тот широко улыбался беззубой улыбкой: «Да ну, что вы такое говорите, экселенц?»
– Так что постарайтесь его не злить, – заметил кавалер и пошел к двери.
Люди из свиты последовали за ним, а тут в соседней комнате, за закрытой дверью, что-то уронили и послышались голоса. Волков остановился, приблизился к двери и открыл ее. Там на лавке сидели четыре девки в исподнем, нарумяненные, напомаженные, с голыми руками и плечами. Девки были молоды и хороши собой и уже выпили вина. Одна, самая задорная, протянула к Волкову руки, так что груди ее затряслись.