Плохо быть бестолковой
Шрифт:
– Она мамаша, ей по должности положено дочку выгораживать. А дочурка в этом темном деле по самые ушки замазана, можешь мне поверить. Консьержка ведь подтвердила, что никто посторонний вечером мимо нее не проходил. При этом дверь открыта ключом и беспорядка в комнатах, ты сама говоришь, не наблюдалось. Некто прошел прямо к одному сейфу, потом к другому, вычистил их и, ни на что больше не отвлекаясь, спокойно ушел. – Гоша на мгновение замер, потом спросил: – А почему не отвлекаясь? Почему только о драгоценностях речь? А деньгами грабители что, побрезговали? Почему деньги искать не стали?
– Безруковы наличность дома не держат, – объяснила я. – Есть, конечно, какие-то суммы
– И это опять возвращает нас к Мэричке. Постороннему человеку такие подробности неизвестны. Да и консьержка, повторяю, посторонних не видела.
– Во-первых, консьержка могла и неправду сказать. – Не то чтобы я была совершенно не согласна с напарником, но по правилам игры обязана была возразить. – Она, конечно, женщина милая, но это не значит, что она самый правдивый человек в мире. И вообще, мало ли что она говорит? У нее в каморке портативный телевизор стоит – увлеклась сериалом и не заметила, что кто-то мимо прошмыгнул. Или того проще – у консьержки дежурство в двенадцать заканчивается. Она запирает подъезд и уходит. А Лилия Михайловна вернулась домой только под утро, в четвертом часу. Значит, с двенадцати до трех кто угодно мог войти в подъезд незамеченным и ограбить Безруковых.
– Кто угодно, имеющий ключ от подъезда, ключ от квартиры, знающий, за какими картинами спрятаны сейфы и коды от них, – язвительно перечислил Гоша. – У тебя много кандидатур на эту роль?
– Только Мэричка, – призналась я. – Но мне Лилию Михайловну очень жалко. Для нее это будет такой удар!
– Кстати, сейфы вполне могла и мадам Безрукова выпотрошить. – Когда Гошка в роли «злого полицейского», ему все равно, кого подозревать.
– И дочь она сама похитила, а потом, по глупости, к нам прибежала, – в тон ему продолжил шеф. – Нет, Гоша. Пока Безрукова не дала нам серьезных оснований для подозрений, мы считаем ее добросовестной клиенткой. И продолжаем искать ее дочь. Гоша, ты еще не доложил, что в институте сумел выяснить.
– На занятиях Мэри сегодня не появлялась, а когда староста ей позвонила, чтобы спросить, в чем дело, оказалось, что телефон отключен. А Мэри должна была вызваться выступать на семинаре. Там у них такая система – задали, допустим, подготовить три темы. Так ребята эти темы распределяют: выбирают троих, и эти трое готовятся, а потом, на семинаре, руку тянут, дескать, желаем выступить. А остальные гуляют. К следующему семинару другая тройка готовится.
– Мы тоже так делали, – с легкой ностальгией вспомнила я. – Особенно по общественным наукам.
– Сегодня была очередь Мэри отвечать, а она не пришла. Поставила, между прочим, товарищей в трудное положение. Все очень удивляются – раньше с ней такого не случалось. Вообще, Лилия Михайловна права, у Мэри репутация очень домашней девочки, отличницы. Лекции она не прогуливает, к семинарам готовится, в разных тусовках-массовках практически не участвует. Может пойти со всеми вместе в кино после занятий, но затащить ее на какую-нибудь вечеринку в общежитии или на квартире у кого-нибудь – это исключено. Близких друзей в группе нет, но относятся к ней неплохо. Основные положительные качества: дает списывать, дает скопировать лекции и дает деньги в долг. Основные отрицательные качества – нежелание участвовать в коллективных развлечениях и нежелание скрывать свою состоятельность. То есть она богатством вроде шумно не хвастается, но к институту подъезжает на машине, причем не на «ауди» какой-нибудь – это народ еще стерпел бы, а на красного цвета «ланчии». Опять же, колечки-цепочки на ней не простые, а все эксклюзив, с бриллиантами да с изумрудами.
– Понятно. – Александр Сергеевич постучал карандашом по столу. – Ниночка, а что по той барышне, которая к нам заходила?
– Немного. – Нина раскрыла блокнот, но говорить начала, не глядя в него. – Лепешинская Александра Ивановна, двадцать лет, учится в пединституте на инязе, иногда подрабатывает переводами технической документации с английского. Адрес, телефон. В криминале не замечена, порочащих связей не имеет.
– Действительно немного. Ты ей звонила?
– Телефон отключен или вне зоны.
– У одной Мэри телефон отключен, у другой тоже… не нравится это мне, – проворчал шеф. – Рита, найди Лепешинскую, и побыстрее. Сомневаюсь я, что они с Мэри в Прибалтику отправились. Сначала домой к ней загляни, потом в институте попробуй что-нибудь узнать. Гоша, проверь еще раз ночной клуб. Теперь уже с фотографией Безруковой. Нина, у тебя были какие-то идеи насчет телефона Мэри? Хочешь через сотового оператора к ней подобраться?
– Через оператора сейчас не получится, – с сожалением призналась Нина. – У них там очередной месячник по безопасности проводится и сохранность информации на особом контроле. Но мне тамошние девочки интересную мысль подбросили, я с другой стороны попробую. Телефон у Мэри очень хороший, просто мечта! Массу возможностей дает.
– Значит, действуй. И вы тоже – разбегайтесь, принимайтесь за работу.
Трудовая дисциплина у нас в агентстве на высоком уровне. Шеф приказал, и мы немедленно разбежались. Точнее, разбежался Гошка – он отправился в ночной клуб «Знойный вечер». А я задержалась около стола Ниночки. Медленно-медленно застегнула молнию на куртке, потом поправила воротник…
Очень хочется разобраться, почему Витька так странно себя вел. Но спросить надо тонко и деликатно, чтобы Нина не задумалась: с чего я вдруг Кирилловым заинтересовалась. Вот только ничего тонкого и деликатного в голову не приходит.
– Рита, ты что на меня так странно смотришь?
– А? – Я вздрогнула и, не придумав ничего лучше, ляпнула: – Нина, а как ты думаешь, Кириллову какао нравится?
– Какао? – Если Ниночка и удивилась странному вопросу, то вида не показала. – Да он его, наверное, и не пробовал никогда.
– Пробовал. – Я снова расстегнула молнию. – Сегодня утром. Я его позавтракать позвала. А он как-то странно себя вел.
– И ты подумала, что ему не понравилось твое знаменитое какао?
– Ну-у… примерно так, – согласилась я. Не рассказывать же опять про картофельное пюре, котлеты и черные глаза.
– Не бери в голову. Просто у Витьки никогда не было нормального дома. Он не знает, как себя вести, и… это, конечно, дико звучит, но я бы сказала, что он боится.
– Чего боится? – не поняла я. – И что значит «не было дома»? Он ведь жил где-то?
– Семьи не было. Про отца я никогда не слышала, а мать пьющая, сильно. Витька почти все время беспризорничал – как в колонию не загремел, непонятно. Бог уберег, не иначе. Но до армии продержался. Там на сверхсрочную остался, потом в органы перешел, и жизнь потихоньку наладилась. Но как нормальные люди живут, ему понять трудно. Он у нас одинокий волк, Кириллов. Родственники, семейные праздники, поездки в отпуск, домашние завтраки – ему от всего этого не по себе становится. И какао твое в том же ряду. Не его это жизнь, понимаешь?