Плохо быть мной
Шрифт:
В тексте, получившем название «Плохо быть мной», эта «холденколфилдовщина», разумеется, чувствуется. Но не как литературный источник, а совсем наоборот. Эта хроника нью-йоркских блужданий конца девяностых дает как будто прямое подтверждение, что Сэлинджер изобразил своего героя по-человечески точно. Что это неприятие искусственности («псевдежа», как говорил Миша) и поиск подлинного — не художественное изобретение, а свойство души, еще не успевшей обрасти броней (или шелухой?) или так никогда ею и не обросшей.
Но Миша Найман — и литературный, и настоящий — куда счастливее Холдена Колфилда. Тот видит, чувствует «липу» (так
ПЛОХО БЫТЬ МНОЙ
Посвящается моей маме
Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей; Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская…
1 Ин. 2, 15–16
Часть первая
Я опоздал на рейс Лондон, Хитроу — Нью-Йорк. Это была настоящая неприятность. Потому что я был очень серьезно настроен. Все мосты были сожжены. Три года я вел аморальный образ жизни, я употребил кучу наркотиков и за это поплатился. Меня выгнали из колледжа, а значит, и из страны. И вот я еду в Америку платить за свои грехи. Я буду трудиться, я буду работать, я буду зарабатывать на хлеб, и я буду честно нести тяжкое бремя жизни, как и любой другой житель этой планеты. Никаких развлечений, я не выкурю ни одного грамма гашиша и, может, даже брошу курить сигареты. Это будет тяжело, но это будет новым шагом в моей жизни. Когда я для себя это решил, последние два дня в Англии я проходил с горящими глазами.
И тут такая неувязка. Тем более уехать из Брайтона получилось красиво. Трогательное прощание с местным распадением. Вышло даже выбить у него слезу. Холден, он же Босс — парень с внешностью громилы, но совершенно изъеденный и разрушенный наркотиками. Он ходил по Брайтону с выпученными глазами, и у него была репутация путешественника. Все его странствия сводились к одной лишь поездке в Амстердам, но он умел ее преподнести так, что все безоговорочно считали его Америго Веспуччи. Может, поэтому мой отъезд и произвел на него такое сильное впечатление.
Стало быть, кличка Босс. За месяц до этого мы встретились в кафе «Саб». Народу было много, пришлось садиться за один столик с какой-то парочкой. Босс сразу встрял в разговор и стал говорить девице, что она слишком хороша для ее молодого человека.
— Он неискренен с тобой! — орал он. — Посмотри на него, он весь пропитан ложью, ни слова правды, только и делает, что ерничает!
Молодой человек девушки опасался внушительного вида Босса и держался с ним корректно.
— Почему вы решили, что я ерничаю? — вежливо поинтересовался он.
— А вот почему, — ответил Босс, встал под металлической вывеской, на которой красовалась надпись «Кафе „Саб“»,
Люди уже садились в автобус, когда он подошел ко мне.
— В Нью-Йорк, — сказал ему я. — С концами.
— Я ведь тоже путешественник, — заволновался он. — Ты иди, иди…
Он сел на скамейку. Из автобуса я еще раз посмотрел на него. Он сидел, перекинув одну из своих гигантских ног через другую, по лицу его текли слезы.
Так что состоялось торжественное прощание. Чувство какой-то завершенности. И вот — нате вам. «Ваш самолет уже пятнадцать минут, как в воздухе. Следующий рейс, которым вы можете полететь, будет в то же время через три дня». О том, чтобы ехать назад в Брайтон, не могло быть и речи. После того как я тяжкими усилиями добился того, что отъезд Миши Наймана в Америку стал практически историческим событием этого города, снова появляться там было по меньшей мере неуместно. Так что те три дня до следующего самолета мне предстояло, скорее всего, провести в Лондоне. Я поехал к друзьям, у которых останавливался всякий раз, когда приезжал проветриться в этот город. Они жили в Брикстоне и славились тем, что безоговорочно делились наркотиками.
Мне открыл Стенли.
— Я опоздал… — начал было я.
— Заходи, — перебил он меня.
Я так и сделал.
Стенли не любил меня, а я не любил Стенли. Ему было сорок лет, у него были великолепные дреды и татуировка с орлом во всю спину. У Стенли была единственная чистая комната во всем доме и по-настоящему грязная душа.
Я шел за Стенли к нему в комнату и рассматривал татуировку. Комната Стенли была не только чистой, но и тщательно декорированной. Двухэтажная кровать загорожена ширмой, стены завешены платками с психоделическими узорами, с лампы свисало устройство, которое пускало по всей комнате разноцветные лучи.
Я помахал Лиз. Очень дорого одетый парень с короткой стрижкой и в очках сидел напротив Лиз и курил косяк. Парень был совершенно зеленого цвета. Казалось, с новой затяжкой он не выдержит и потеряет сознание. Лиз смотрела на него плотоядно. Если бы в этот момент парень превратился в фикус, она бы, наверное, была удовлетворена.
— Привет, Миш, — улыбнулась она мне. — Джек наверху.
Джек был бойфрендом Лиз с детских лет, а также моим другом. Я вошел и сел на пол рядом с ним.
— Здорово, Джеки.
Он кивнул мне. За все время, что я знал Джека, я перекинулся с ним от силы двадцатью словами. Скорей всего, как раз поэтому мы и были друзьями. Мы понимали друг друга, и в те моменты, когда мне хотелось помолчать, я искал его общества.
Рядом с нами сидел лысый парень в кожаной куртке и флиртовал с девушкой. Девушка вскрикнула — кто-то из проходящих наступил ей на руку.
— Бедная, — пожалел ее лысый, — дай поцелую твои очаровательные пальчики! Ой, — скорчил он рожу, — они пахнут дерьмом!
— Послушай, — обратился к нему мужик лет пятидесяти, — так ты продашь мне те несколько граммов спида или нет?
— Я тебе подарю весь мешочек, если ты его съешь разом.
Мужик взял мешочек, посмотрел на него на свет и заглотнул его содержимое целиком. Лысый поощрительно выругался в воздух.
В этот момент я почувствовал вонь. Она исходила от старой хиппи, которая только что уселась рядом со мной. Я видел ее всякий раз, когда сюда приходил. У нее не было своей комнаты, но она здесь жила.