Плохой день в Черном блоке
Шрифт:
— В Портленд поедешь? — все любят Портленд.
— Да… ай, твою мать! — тут Джереми повесил.
Я мало узнала, но подтвердилось то, что я уже подозревала. Левым анархистам, несмотря на все великие прожекты, эксперименты в свободе и жажду раздолбать все — нам трындец, если участвуют такие как Джереми. Государству едва ли надо нас подавлять. Мы и так предадимся самоуничтожению или будем сдавать друг друга, и скорее рано, чем поздно.
Когда с ночной смены из копировального центра вернулся Робин, я спросила, что он знает про Джереми. «Твой френд с Фейсбука», — пришлось напомнить мне. Потом пришлось сузить круг: вонючий уличный пацан. Местный. Блондин, канадка. Ты с ним на трех фотках. И оба держите гигантскую куклу Митта Ромни из
— А, он! — сказал Робин между ложками чечевицы. — Думаешь, это он? Он убил Коннера Кирнана? У нас сегодня бдения, кстати, если тебе это все так интересно.
— Нет, это не он, но он был рядом с Коннером, когда это случилось.
— То есть он может быть в этом замешан.
— Я, между прочим, тоже была рядом с Коннером!
Робин долго не отводил с меня взгляда.
— Ну, он демократ, — когда он сказал «демократ», скривил губу. — Оба. Они были активистами-пропагандонами, говорили уличным ребятам регистрироваться для голосования, — мы ненавидели декократов. Они были просто запасной командой капитализма. Нет ничего хуже приодетых некоммерческих типов с кофе, что появляются и собирают имена для петиций, которые не попадают никуда, кроме АНБ, раздают стикеры на бамперы и памфлеты, впадают в краснолицый гнев от имени «Народа», а в итоге убирают нас с улиц ждать дня выборов и Мессии, который никогда не придет. Одна из главных стратегических причин, по которой мы блоком разносили витрины — чтобы демократы держались подальше. Мы не хотели быть в обычной политике. Демократы ненавидели наши проявления ненасилия. Это им слишком напоминало телерепортажи об их собственных зарубежных войнах и оккупациях.
— Р он был демократом, значит, мог быть и кротом копов, — сказал Робин.
— И кто-то убил его, чтобы заткнуть? Это анархист? Или копы?
Робин пожал плечами, уклончиво. Его устраивала любая теория. Я потеряла аппетит и взяла сигареты и ноутбук на крышу. Отсюда Окленд казался мирным. Бунты быстро подчищали, тем более здесь и так столько фанеры на окнах заброшенных домов и выгоревших витринах, что еще парочка ничего не меняла. Снова к компьютеру. Снова к видеозаписям. Всюду бегают парни в комиксовых масках Гая Фокса. Революция по заказу Warner Bros.! Для людей, которые ненавидят гегемонию корпораций, мы слишком хорошо знаем, как помочь подзаработать производителям худи и ботинок. И тут я вспомнила кое-что об убийце — ботинки не те. Еще в 2007, в Канаде, кучка провокаторов от квебекской полиции оделась как Черный блок и дала себя «арестовать» за бросание камнями. Подставу выдали ботинки.
Но мой Гай Фокс не носил ни грязные Док Мартены, ни поношенные «гады», ни обувь полицейских. Он — нет, она! — носила кое-что другое. И вообще весь ее прикид был тот еще. Недешевая ветровка вместо худи. Модные сабо. По дороге к Коннеру она переступила прямо через меня. Было темно, не считая мерцания пламени и широких всполохов красного и белого от сирен, но я все видела четко. Бренд среднего класса, может, Patagonia или Billabong. Мне следует знать. Я ведь тоже средний класс. Родилась и выросла в округе Оранж. Колледж в Смите. Вернулась в Калифорнию, потому что ненавидела холодную погоду и соскучилась по настоящим апельсинам. И только потом политика. Бесплатные апельсины для всех.
Итак, почему женщина? Вот и пролетела та девчонка со своим «Женщины такого не делают». Радфем? — не те ботинки. Брошенная бывшая, может, разочарованная, что он оказался трансом? Женщина-коп? Тут я вспомнила Перез. Гай Фокс был достаточно высоким, чтобы показаться парнем — но так и я высокая. И даже в хаосе потасовки трудно плыть против течения. Гай Фокс направлялся к заграждению полиции. Перез наверняка притворилась, что бьет ее, а потом пропустила заниматься своим делом. В моей теории все еще были дырки — движение конкретного красти-панка в бунте отследить сложнее, чем разглядеть конкретную каплю в ливне. Итак, Перез…
У Оклендского Копвотча почти наверняка было досье на Л. Перез, но когда я покликала по странице, ничего не вышло.
У меня было много вопросов к Перез, у нее — ко мне, но я знала, что сейчас от меня требуется только одно слово: адвокат. Что они сперва проигнорировали. Это было так странно — меня арестовывали одну, без товарищей рядом, без успокаивающего знания, что снаружи участка состоится протест, потом скорое слушание в шесть, снятие обвинений и вечеринка для вернувшихся героев. Меня прогнали через систему жестко — пришлось раздвигать ягодицы и даже вагину, сдать гребаный тест на беременность на случай, если им захочется меня потом избить, а потом меня посадили в камеру с обычной кучкой рабочих женщин и неудачливых подружек предпринимателей из люмпенпрола. Тридцать часов моим прозвищем было Белая, а не Дылда. Я срала на маленьком общем стульчаке, пока все смотрели, и не плакала.
— Итак, две ночи назад ты участвовала в беспорядках, — спросила меня Перез в допросной комнате. Это был совсем не «Закон и порядок». Освещение лучше. Она была не в униформе — в мужском пиджаке. Я заценила ее туфли. Пролетарские. Не модные.
— Адвоката.
— Весело было на беспорядках, Белая? Как это радикально, ребят, — начинать буянить в кварталах яппи, а потом, как появятся копы, бежать в черные районы.
— Адвоката.
— А ты, случаем, буйствовала не с Коннером Кирнаном? Он тоже белый.
— Адвоката.
— При рождении Констанс Кирнан, кстати, — сказала она. — Забавно, ее родители прислали старую фотографию. И не захотели прийти в морг на опознание. Она была красивой девочкой. А умерла уродливым мальчиком. — Перез облизала губы. — Какая жалость.
Я ничего не сказала.
— Знаешь, почему мы устроили досмотр полостей тела? Я придумала какую-то хрень про наркотики. Сказала судье, что у тебя, возможно, соли для ванны в пелотке. Он купился. Мне просто хотелось проверить, что ты не красивый мальчик, который перешел в уродливую девочку.
Перешел. Для трансфоба Перез неплохо знала жаргон. Она пыталась что-то до меня донести? Думала, что я Гай Фокс, или кто-то повыше ее хотел меня подставить? Так или иначе, а это похоже на работу для моего…
— Адвоката.
У меня даже не было своего адвоката, и дело было не политическое, так что, чтобы выйти, понадобился еще день. Порно всех полов и любого веса должно продолжаться, так что моя начальница позвонила своему адвокату, чьи клерки и интерны прочесали все визуальные медиа, связанные с демонстрацией, и нашли десятую долю секунды видео, где я ползу по тротуару, пока Гай Фокс перескакивает через меня и выходит из кадра убивать Коннера Кирнана. Ни слушаний, ни жюри присяжных — судья и партнер моего адвоката, имен которых я так и не запомнила, оказались членами одного кулинарного клуба в Принстоне. И, конечно, моя начальница, ее адвокат и ее юристы — все были выпускниками Смита, как и я. Любая доля классовой привилегии не бывает лишней.
Я вернулась домой, нашла свой мобильный в тайнике, который Робин приготовил на случай арестов, и тут же позвонила Джереми. Естественно, он ответил.
— Буль-буль, это другая рыбка на дне Залива?
— Да блин, — сказал он. Узнал.
— Очевидно, только демократ побежит стучать копам, — объяснила я.
— Вы, придурки, постоянно друг друга продаете. Половина из вас копы. И своими трюками вы только на руку копам играете.
— Вообще-то, — сказала я, — все мы пешки Индустриального Союза Стекольщиков. Не думал об этом? Кому выгодны разбитые витрины, как не фабрикам по замене витрин… И даже Найк скупил всех местных. — Джереми так и не отключился. — Ну, и почему не отключился сейчас?