Площадь павших борцов
Шрифт:
– Глупо, если они выйдут из типографии и будут продаваться в газетных киосках на улице... нет! Их надо распространять в народе от руки переписанными, в машинописных копиях под копирку. И совать по утрам в почтовые ящики как нелегальные листовки. А нам следует дополнить пророчества Нострадамуса словами, что схватка с "великим князем Армении" завершится его гибелью, а эра всеобщего мира и благоденствия уже стоит на пороге каждого немецкого дома...
Ганс Фриче выслушал и поднялся, чтобы уходить.
– Йозеф, хочешь, я
– О ком?
– На этот раз - о тебе... Не рассердишься?
– Да нет, не обижусь, рассказывай, - согласился Геббельс.
– Наконец, и наш Геббельс умер, - провозгласил Ганс Фриче.
– В рай его не пустили, а направили прямо в ад. Он испугался, но черти издали показали ему ад, в котором пляшут голые девки, а грешники хлещут французское шампанское. Геббельс, конечно, пожелал жить в аду. Но когда его доставили в ад, он обнаружил одни лишь адские муки и возмутился: почему издали показывали одно, если в действительности тут все другое? На это сам Вельзевул ответил Геббельсу: "Так это же была самая наглядная пропаганда мы все учились у тебя..."
Геббельс выслушал анекдот и даже не улыбнулся.
– Отличная шутка, Ганс, не правда ли?
– сказал он.
– Но ты меня не рассмешил, потому что этот анекдот придумал я сам.
На прощание он сказал Фриче, что министерству пропаганды предстоит теперь как следует поработать; надо внушить немцам, что эта зима - русская зима - черт с ней, зато вот весна и лето предстоящего 1942 года станут решающими для побед вермахта.
– Кстати, - заключил он, пожимая руку партайгеноссе, - Сталин тоже думает, что в сорок втором с нами будет покончено... раз и навсегда! Поправь шляпу, Ганс, держись бодрее. А в новогодней речи по радио мне, очевидно, предстоит обронить фразу: "Теперь уже никто не знает, когда и как завершится эта война".
– Гениально!
– сказал Ганс Фриче и поправил шляпу.
* * *
16 декабря группу "Центр", размочаленную под Москвой, возглавил фельдмаршал фон Клюге, человек непьющий и некурящий. Затем последовал жесткий приказ из "Волчьего логова": без личного разрешения фюрера никто не имеет права отвести войска с занимаемой позиции, фронт следует удерживать до последнего патрона, отныне все генералы вермахта должны помнить, что они исполняют личную волю Гитлера...
Это распоряжение не вызывало энтузиазма на фронте.
– Кем же я стал?
– ворчал "быстроходный" Гейнц, вовремя удравший из-под Тулы с колхозной свиноматкой, которую и съели в ночном лесу при свете костра.
– Если я только исполнитель чужой воли, лишенный частной инициативы в оперативных порядках, то я уже не полководец, а жалкий чиновник, обязанный вставать при чтении высочайшего рескрипта.
Эрих Гёпнер выразился еще более ярко:
– Хорошенькое дело! Иваны лупят меня по морде, а я потерял право даже убегать. В таких случаях битые не кричат противнику: "Ах,
(Об этом приказе Гитлера после войны много говорили на Западе как о роковой ошибке, которая привела вермахт к потере оперативной эластичности. Но факты свидетельствуют об обратном. В условиях зимы 1941 - 1942 годов именно такой приказ Гитлера возымел сильное действие, и советские войска сразу же ощутили сильное противостояние противника.)
В эти дни Герман Геринг, обычно манкировавший визитами в "Вольфшанце", вдруг зачастил в Пруссию, отчаянно интригуя.
– Слабая голова у Гальдера, да и чего можно ожидать от баварца? А какие жидкие мозги в котелке у Браухича!
19 декабря Гитлер произнес такую вот фразу:
– Браухич - трусливый и тщеславный негодяй...
Тут он припомнил ему все: и развод со старой женой, и срочную женитьбу на молоденькой Шарлотте неизвестного происхождения, но которая выклянчила деньжат на строительство виллы. Браухич, держась за сердце, на полусогнутых от унижения ногах с трудом выполз из кабинета фюрера, сказав Кейтелю:
– Ну, все! Больше не могу. Мне дали под зад.
– Что теперь будет с нами... после Москвы?
– Спросите у него сами, а я поехал в отставку... к Шарлотте. В конце-то концов, этого мне давно следовало ожидать.
Кейтель сунулся было к Гитлеру, но получил свою порцию, в которой слово "кретин" звучало нежной лаской. Йодль застал Кейтеля плачущим над составлением просьбы об отставке. Под локтем же Кейтеля уже лежал заряженный вальтер.
– Вот допишу... и шлепнусь!
– сообщил он Йодлю.
Йодль порвал бумагу, а пистолет его разрядил:
– Хоть вы-то не сходите с ума, Кейтель...
Дошла очередь и до Гудериана, фюрер не пощадил и его:
– Вы, кажется, решили сомневаться в моих распоряжениях? Так вы мне более не нужны. Поезжайте к жене и вместе с нею можете критиковать меня сколько вам влезет. Я не обещаю, что ни на какую вашу критику гестапо реагировать не станет...
Гитлер громил своих генералов с такой же яростью, с какой советские войска трепали его генералов. Большая стратегия таила в себе и большие страсти. 30 декабря немцы сдали Керчь, и в этот же день Гитлер связался с фельдмаршалом фон Клюге.
Телефонограмма их разговора уцелела:
– Дальнейшее удержание позиций бессмысленно, я прошу разрешения на отход этой же ночью.
– Отступлению не видно конца, - отвечал Гитлер, - Так можно откатываться до Днепра и Буга, а потом убираться в Польшу, чтобы сажать картошку. Удивлен, почему вы отступаете по всему фронту, если противник по всему фронту не наступает? Кончится все это тем, Клюге, что дождусь вас на Одере с мешком беженца за плечами. Вводит ли Жуков тяжелую артиллерию?
– Пока нет. Авиация. Танки. Инфантерия.