Площадь Согласия. Книга 1

Батракова Наталья Николаевна

Но, как оказалось, такое поведение только подливало масла в огонь: отсутствующий взгляд многими трактовался как загадочность, скользящая полуулыбка — как обнадеживающее «может быть» и даже «почему бы нет». Соответственно все чаще ей приходилось отказывать настойчивым ухажерам и возвращаться в свою комнату, где ее не очень-то и ждали.

Тогда она расстилала кровать и пыталась поскорее уснуть. Получалось это, увы, редко: чаще всего она долго крутилась под одеялом и словно вращала перед глазами волшебную призму времени, грани которой преломляли и раскладывали прожитые события на отдельные составляющие.

«У

каждого из нас свои, уже сложившиеся взгляды на жизнь, и никто не хочет ими жертвовать. Бесконечный бег по кругу… Неужели для того, чтобы в наших отношениях все было безоблачно, я должна поступиться своими убеждениями? А как же Алексей? Неужели не чувствует ни капельки вины за то, что так подставил меня тогда с платьем?» — горько вздыхала она.

В этот период отчуждения виделись они достаточно часто: в институте, по дороге в общежитие, оказывались в одной кабине лифта. Но, кроме сухого приветствия, не обмолвились даже парой фраз. После каждого такого столкновения Тамара долго не могла прийти в себя, переживала и клятвенно обещала, что в следующий раз непременно заговорит, а дальше будь что будет. Но… Едва завидев его, она снова цепенела, и встреча проходила по старому сценарию: кивок, сухое «привет» и больше ничего.

И все же в надежде снова увидеть его за своей спиной она дольше обычного задерживалась в фойе у зеркала, пристально всматриваясь в фигуры на аллее, часами блуждала вокруг общежития… В конце концов это стало походить на манию: если ей не удавалось увидеть его даже мельком, она безрадостно осознавала, что день прожит зря.

Но однажды в воскресенье удалось исполнить задуманное и появиться на крыльце общежития прямо перед его носом. Решив заговорить с ним в лифте, она нажала кнопку вызова, но Алексей быстрым шагом прошел мимо и направился к двери на лестницу. В том, что он это сделал специально, Тамара не сомневалась.

«Если я не выброшу его из головы, то просто сойду с ума, — тоскливо осознала она. — Надо что-то делать».

Переодевшись, она достала одолженный у соседки конспект лекций, разложила на столе заброшенную на две недели работу по архитектурному проектированию, открыла методичку и принялась за работу. Совершить такое насилие над собой было невероятно трудно: расчеты не сходились, чертеж не получался… Зато, потрудившись до двух часов ночи, она мгновенно уснула, едва коснувшись головой подушки…

Следующие десять дней Тамара продолжала бороться с собой — старалась обходить стороной места, где могла бы встретиться с Алексеем, подтянула все образовавшиеся за время болезни и двухнедельного ничегонеделания «хвосты», стойко отказывалась от любых приглашений на вечеринки. Даже Ляльке никуда не удалось ее вытащить! Впрочем, та особенно и не настаивала, лишь напомнила, что в субботу одиннадцатого декабря у нее день рождения и уж тогда подружка не отвертится. К тому же это будет девичник.

После истории со спроваживанием в урну костюма, которую в лицах пересказала Инночка, между Лялькой и Тамарой установились особые отношения. Пожалуй, Крапивина стала единственной, с кем Элла больше не играла, а была естественной. Да и Тамару, несмотря на предостережения Алексея, тянуло к ней все сильнее.

Лялька же искренне ей сопереживала, и, пожалуй, никто кроме нее так прекрасно не понимал смену ее настроения: грусть и возбуждение, слезы и нервозный

смех. А потому не докучала, как прежде, своей активностью, но старалась всегда быть неподалеку.

Сама Лялька давно не верила в высокие чувства — слишком многое успела повидать в жизни. Ранняя смерть отца, приставания пьяного отчима к ней и к старшей сестре, материнские запои, появление на свет еще одной, безнадежно больной сестренки, детский дом… А потом известие, что мать, отчим, несколько их собутыльников и крошечная девочка заживо сгорели в родительском доме…

Постоянная борьба за выживание научила ее ничего не бояться, отстаивать себя и свое «я» в любых ситуациях, приспосабливаться к любым жизненным перипетиям, ни о чем не сожалеть и, невзирая на звания и заслуги, запросто ставить на место любого. Потому, когда после первого курса она неожиданно взяла академический отпуск, в деканате облегченно вздохнули.

О том, что целый год она нянчила новорожденную дочь сестры, дав возможность ей и мужу окончить техникум, никто и не догадывался. Не любила Лялька выставлять напоказ свои чувства: по опыту знала, что сначала начнут жалеть, а потом этим же и воспользуются.

Познакомившись с Тамарой, она долго не могла поверить, что в душе эта положительная во всех отношениях девушка — такое же ершистое одиночество, к месту и не к месту выставлявшее свои иголки. И все-таки по сравнению с Лялькой она была почти ребенком. Вот и принялась та опекать ее с поистине материнским усердием.

Узнав, что Тамаре нравится Радченко, она кожей почувствовала для своей подопечной опасность. Да, он умен, да, он — хороший товарищ, да, он может быть нежным, добрым, но… слишком красив и в него всегда будут влюбляться женщины. А в том, что ни один мужчина не может устоять перед женским коварством, Лялька была уверена. И чем это могло обернуться для Тамары, понимала прекрасно: разочаруется в жизни и превратится в такую же, как она, не верящую в любовь язвительную особу.

В том, что Алексей способен на истинные чувства, она тоже сомневалась. Сколько девушек промелькнуло рядом с ним на ее глазах? Да у нее самой был с ним двухнедельный роман на первом курсе! Но Лялька заранее была готова к такой недолговечности, а вот Тамара — совсем другое дело. Ей неведома изнанка жизни, она не знает, что такое предательство, и пусть пока не знает! Рано ей еще разочаровываться.

«Он ее не достоин, — решила для себя Лялька. — И уж тем более ее не достоин Филевский. И его, пожалуй, надо опасаться сильнее».

После своего дня рождения Филя и вправду стал назойливо крутиться вокруг Тамары. Звал в кино, досаждал мелкими знаками внимания, а если вдруг они оказывались в одной компании, не отходил ни на минуту. Все это уже напоминало ухаживание, которое Тамара пресекала на ходу и достаточно грубо отмахивалась от его попыток обнять, не говоря о том, чтобы поцеловаться. Лялька же, неплохо зная Филю, понимала, что постоянно так продолжаться не может и когда-нибудь его переклинит. Чувствуя в нем недюжинную силу и какую-то звериную страсть, его интуитивно побаивались многие из подружек. Откровенно силой он, конечно, никого не брал, но если уж оставался с кем наедине, своего не упускал. Хорошо хоть учиться пятикурсникам оставалось каких-то пару недель, и все они, не разгибая спин, корпели над курсовыми и зачетами.