Плоть и серебро
Шрифт:
— Все мы имеем право.
В каком-то смысле из них из всех самый трудный путь выбрал Сал. Марши улыбнулся и сжал его плечо.
— Я помню, как ты провалил последний тест, — сказал он. — Тебе не разрешили отдать руки. Я помню, как ты был расстроен. Уязвлен.
Он покачал головой:
— В программе уже было много горячих мест, много противоречий насчет того, что мы пытались сделать. Все думали, что мы сошли с ума, и, быть может, так оно и было. Я понимаю, как было бы тебе легко отречься от нас и от того, что мы делали, и тогда тебе было бы
Он подумал, смог бы он проявить хоть в половину такой дух и класс, как Сал тогда.
— Но ты так не сделал. Ты продолжал верить в то, что мы пытались сделать. Твой выбор был еще труднее нашего — остаться и помочь нам воплотить мечту, которая тебя отвергла.
— Ты и не знаешь, как я был близок к тому, чтобы все бросить, — тихо признал Сал.
— Но ты не бросил, и теперь ты здесь командуешь. Мечта тебя отринула, но ты все равно продолжал ей служить. С тех пор это не стало ни приятнее, ни легче, но ты остался здесь. Ты все еще пытаешься претворять ее в жизнь.
Марши поглядел на эмблему на стене, вспоминая надежды, которые она символизировала, гордость, которую он всякий раз при виде ее испытывал.
— Оказывается, не мы были теми, кому повезло. Мы приобрели невероятное умение, но в этой сделке потеряли все. И все же мы продолжаем делать все, что можем, потому что ничего другого у нас не осталось. Мы все еще можем приносить пользу, и кто знает, быть может, когда-нибудь…
Марши уронил руку с плеча Сала, глядя, как тот обдумывает эти «быть может» и «когда-нибудь».
— Я готов принимать вещи такими, каковы они есть. Такими, какими они, кажется, должны быть. Либо так, либо сдаться окончательно. Может быть, эта идея с кораблями поможет, хотя у меня есть сомнения. Готов попробовать, потому что мне терять нечего. Но есть одна вещь, старый друг, которую я тебя прошу для меня сделать. Для всех нас, бедняг, которые будут мотаться по вселенной в полном одиночестве.
Бофанза посмотрел ему прямо в глаза:
— Назови ее.
— Запомни нашу мечту ради нас, Сал. Сомневаюсь, что мы сможем удержать о ней память. Ищи способ, чтобы она в конце концов стала реальностью.
Бофанза торжественно кивнул, спрыгнул со стола и обнял Марши, притянув близко и держа крепко. Это и был ответ.
Марши напрягся и чуть не оттолкнул его. Но тут же отпустил мышцы и обнял старого друга в ответ, ощущая его силу и убежденность и позволяя себе вспомнить, каково это, когда ты кому-то небезразличен.
Рука Марши упала.
Так и началось его бесконечное мотание от работы к работе. Никакого дома, кроме корабля, и путешествие, которому не видно конца.
Он был пленником в этом корабле задолго до того, как Сцилла захватила и его, и корабль. Она, как и все, только хотела использовать то орудие, в которое он превратился.
Она все еще молилась, но, кажется, перестала себя пытать. Как бы она ни была поглощена, Марши не сомневался, что она немедленно очнется, если он попробует подойти
Но он ничего такого не планировал. В этом не было смысла.
Его переставляли на другую клетку. Но на доске все оставалось по-прежнему, как было уже много лет, и показывалось всегда одно и то же. Игра не менялась, выиграть ее было нельзя. Так какая ему разница, кто, где и зачем?
Есть ли разница между безразличием и поражением?
Безразличие — пустая чашка. Поражение — это когда чашки просто нет.
Он глянул вниз. Чашка была пуста, спирт в ней кончился.
Поэтому он ее наполнил.
И улыбнулся про себя.
Видишь, как легко управлять твоей жизнью?
— Что это?
Марши удивленно поднял глаза:
— Что?
Сцилла села на стул напротив него, с отвращением разглядывая его тарелку.
— Вещество, которое ты ешь.
Он отложил в сторону настоящую книгу — отличное переложение Гомера прозой М. А. Зека, которую он читал за ужином. Целый день он только и делал, что пил и читал. Похитительница перемещалась так тихо, что вскоре он вообще забыл о ее существовании.
Обругав себя за то, что он плохой хозяин, Марши решил уделить хоть какое-то внимание своей гостье.
— Это бифштекс, — показал он вилкой. — Не настоящий, но вполне терпимая имитация. Это печеная картошка. Вот это желтое сверху — сырный соус, зеленый горошек и чеснок. Полагаю, чеснок и картошка настоящие, но сомневаюсь, что сыр видел когда-нибудь корову ближе, чем этот бифштекс. Зеленый горошек настоящий и грибы тоже.
Сцилла выслушала все это, нахмурив брови.
— Это не может быть настоящей едой, — объявила она. — Не понимаю, как ты можешь есть такие вещи.
— Имитация бывает неплохой, если она хорошая. — Он усмехнулся неуклюжести своей фразы. — Хотите попробовать?
Ее нос сморщился в отвращении.
— Нет. Я ангел. Я не ем человечьей еды, даже если бы у тебя на тарелке лежала настоящая еда.
Марши сделал глоток вина.
— А как бы вы описали человечью еду? — Это должно быть интересно.
— Это густая зеленая жидкость в больших синих бочках. Выдается по две миски в день на одно лицо.
Как это говорил Сал, когда встречался с человеком, уверенным в какой-нибудь бессмыслице? «Ты откуда, сынок? Из Найроби, мэм. Разве не все оттуда?»
— Две миски зеленой жижи в день. И это каждый, говорите, так ест?
Описанное ею было похоже на простейший водорослевый корм уровня выживания. Стабилизированный распад, должное содержание питательных и волокнистых веществ, а вкус такой, как и можно ожидать от обогащенного пастеризованного прудового ила.
— Конечно.
— Я имею в виду, каждый и повсюду?
— А что еще им есть?
— Ну, например, что-то вроде того, что ем я.
Татуированные губы Сциллы сжались крепче.
— Это не еда.