Плут, или Жизнеописание господина Плутнева
Шрифт:
Сразу после того, как Мирон отчалил, глава нашего района угодил в ДТП – с боковухи грузовой газон вошёл в его тачку. Дедок выжил, но от дел мудро отошёл, правильно считав маляву, а в его ещё тёплое кресло сел заместитель Йодко. Год спустя Газон поручил Кривому оформить землю «Ромашки», а также окрестных шалманов по закону. Но пошли тёрки с Гиви Сухумским с Ярика, который, по слухам, хотел подмять Газона под себя. А как положили его бойцов на выходе из казино, Гиви предъяву кинул, но Газон отбрехался; Твиксы и Кривой были в Питере, Газон в «Фаэтоне» гудел. Канитель с ярославскими тянулась с год, пока не остались все при своих.
Палочкин, баско одетый в чёрный костюм-тройку с голубым гаврилой при белой рубашке, с гладенькой такой речью, казался наперво чистюлей. Ну а на деле ссаки с него сочились, как с бочки щелястой. Он сразу предложил проводить доки через его костромского нотариуса, а не того, с кем работал Газон, привлечь фирмёшку юридическую, где, как я пробил, он раньше верховодил. Он познакомил меня с единственным юристом, кто тянул его загибавшуюся контору, звали его Глеб. Глеб этот всё разложил по полочкам; планы, кадастровые свидетельства, кодексы-законы, так что я сразу смекнул, что мне лучшее пацанчика этого под себя взять, чем помогать Палочкину с его фирмёшкой.
Газон щедро башлял, Йодко включил ресурс, только бы братве угодить, так что дело двигалось. Нотариус Палочкина, обернувшаяся его женой, имела свой навар, а фирмёшку его я прокинул, так что Глебка оказался без работы, с женой и маленьким ребёнком на руках. Я протянул ему спасительный конец. Чем не только спас от безденежья, но и положил начало своему праведному делу – переводу криминала в легальный бизнес. Если б Газон узнал, что я замостырил фирмочку и по-тихому на неё работаю, меня бы порезали. Но что не сделаешь ради семьи, ради светлого чувства любви. Но не только.
Я ловил кайф, когда водил их всех за нос: Твиксов, Кривого, братву, а главное Газона, который к жене моей ненаглядной грабли свои вонючие, кровью обмытые, тянул.
Помню один день бухой я валялся в кровати. Потолок плавал, издалека доносился голос Галчонка, она читала Илюшке сказку. И мне показалось, что Маленький Мук это я. Не самый смелый, не самый башковитый. Но оттого, что Мук карлик, в нём нечему уменьшаться, он самая кроха. Потому его нельзя продавить. Потому он всех имеет. Меня Твиксы подвесили бы за яйца к потолку, да хер в нос, не cпоймали на левоте.
В остальном я честно вкалывал, как раб на галерах, на общество. С Галкой скандалил, что не ночую ночами, с тестем схватывался, мол, гуляю. Как собака на кость бросался на любое поручение. Но Газон всё одно держал меня в чёрном теле, всё одно я оставался, как жена нелюбимая, как она ни крутится, как ноги ни раздвигает, как жопу вазелином ни смазывает, а муж всё одно шлюхам засовывает.
Ещё Галка твердила:
– Газон не любит тебя, он подставит тебя.
А то я не знал!
Заземлить меня, а после к моей жене в кровать.
А то я не знал!
Магадан
В день, который до конца дней не забуду, который всю судьбу мою в который раз перекрутил в канат тугой, где доброе и бедовое спаяно, слеплено, не разорвать, я, как муж верный бабе властной получку, подогнал Газону пачку свидетельств на землю, только переданных
Проще пареной репы – метнуться, закорешиться, привезти желтуху.
Сейчас бы легкота эта по сердцу сверлом ходила! А тогда мне, дураку, в заднице засвербило: «большое дело!», «бабло поднимем!».
А закончил разговор Газон так:
– Ты жене подсказку дай, чтоб дома не скучала, пока ты зарабатываешь. Если приглашу в ресторан или киношку, пусть кивнёт. А не захочешь, так продолжайте с Толстым самогонщиц обслуживать и под Колей Твиксом шестерить.
– Что же, ты меня продаешь? – Галка смотрела с болью и гневом.
– Просто меня не будет, тебе скучно, Газон поможет.
– Я одна, что ль, в миру? С чем не справлюсь? – она смотрела прямо в мои зенки гнойные. Я же дрожал, как в школе, влюблённый шкет. Я стал отползать, как обутый фраер:
– Я об тебе озабочен. Ты дома не засиживайся, если позовёт, сходи.
– Всё поняла! – она отвела взгляд, мне будто дышать разрешили.
Водка давно кончилась, стюардессы уже не бегали с «потише, пожалуйста», только Толстый снова и снова включался: «Лежал впереди Магадан, столица Колымского края!» Больше он ничего не знал, потому, пожевав сопли, снова заводил: «Лежал впереди Магадан, столица Колымского края!», пока, наконец, не подпалил башкой иллюминатор и не захрапел.
Я же уснуть не мог. Закемарил перед посадкой, когда привиделся сон, который спас мою шкуру. На оснеженной ветке рябины над красной горстью сидела синичка с жёлтой грудкой. «Лежал впереди Магадан, столица Колымского края!» – вдруг пробасила она пьяным голосом Толстого. А после чётко Галкиным голосом произнесла: «Газон это нарочно. Газон не любит тебя и подставит».
Я сразу проснулся.
Башка Толстого была запрокинута вверх, рыжая щетина как мох облепила раскрытый рот. Я почуял кишками, что мне жопа. Поди туда, не знамо куда. И не возвращайся.
Это подстава, и нас примут местные.
Это подстава, и упакует меня Толстый.
Подставы нет, но местные беспредельщики нас кончат за бабло.
Менты поимеют нас с золотухой, и мы сядем.
Наперво прощупать Толстого. Газон мог его купить, пообещав моё место. Храпит он, сука, мирно, но не факт, что уже не продался. Встретить наш должен пацанчик таксующий, который не при делах. Вот куда он повезёт?
Толстый краснел рожей и сильно качался. Местные менты внимательно нас оглядели, но обошлось. Мы подвалили к плюгавому парню с картонкой в руке, на которой нацарапано ручкой «Кастрама». Я стремался сильно и ментов, и подставы, и, как всегда, мне хотелось глинки выдавить со страху, так что шагал, сжимая булки, будто мне кол в задницу вставили. Но выйдя из аэропорта, забыл обо всём в секунду.