Плутовка
Шрифт:
Приближался день свадьбы. И вот однажды утром Генри проснулась с тоской в сердце. Сегодня она навсегда свяжет свою судьбу с человеком, которому не нужна. С человеком, который теперь презирает ее.
Медленно она поднялась с постели и набросила на плечи пеньюар. Единственным утешением служило то, что она снова будет жить в своем чудесном Стэннедж-Парке. Хотя теперь он не казался ей таким уж чудесным.
Венчание оказалось пыткой.
Генри хотела скромной церемонии. Но выяснилось, что изображать благополучие перед дюжиной близких друзей труднее, чем перед сотней случайных знакомых. Генри произнесла традиционное:
— Почему? — прошептала она.
Скорее всего он услышал вопрос, но не подал виду. Вместо ответа он схватил ее за руку и повел за собой на улицу.
Генри опасалась, что гости заметили, как она оступилась, с трудом поспевая за мужем.
На следующий день, вечером, Генри стояла у крыльца Стэннедж-Парка. На ее левой руке рядом с кольцом, подаренным Данфордом по случаю помолвки, блестело обручальное кольцо. Никто из слуг не встречал их. Близилась полночь, и все уже спали. Она написала, что их следует ждать на следующий день. Генри и предположить не могла, что Данфорд захочет отправиться в Корнуолл сразу после венчания. Не прошло и получаса с начала торжественного приема в честь их свадьбы, как подали экипаж. Ехали молча. Данфорд читал книгу и не обращал на Генри никакого внимания. Когда подъехали к гостинице — той самой, в которой они останавливались по пути в Лондон, Генри с трудом сдерживала нервную дрожь. Как проведет она ночь с человеком, презиравшим ее? Мысль об этом была невыносима. Но Данфорд распорядился приготовить для них две разные комнаты, и Генри окончательно растерялась. Заметив ее удивление, он проронил:
— Брачную ночь мы проведем в Стэннедж-Парке. Так будет… правильно, тебе не кажется?
Она благодарно кивнула и поспешила к себе в комнату.
Но теперь они дома, и он вправе настаивать на своих правах. Огонь в его глазах служил лишним тому подтверждением. Она смотрела в сад. Было темно, но Генри знала здесь каждый дюйм, каждый куст, Она слушала, как прохладный ветер шевелит листья на деревьях, и чувствовала на себе взгляд Данфорда.
— Ты рада снова оказаться дома, Генри?
Она робко кивнула, не смея взглянуть ему в лицо.
— Уверен, что так, — пробормотал он.
Она обернулась.
— А ты рад этому?
Он помедлил с ответом.
— Пока не знаю. — И добавил более резко: — Входи в дом, Генри.
Сердце сжалось у нее в груди от этих слов. Она вошла в дом.
Данфорд зажег несколько свечей в канделябре.
— Пора подниматься наверх.
Через открытую дверь Генри посмотрела на экипаж, загруженный багажом, пытаясь найти какой-нибудь повод оттянуть неизбежное.
— Мои вещи…
— Слуга принесет их завтра утром. Пора спать.
Вздохнув, она кивнула, с ужасом думая о том, что ждет ее впереди. С болью вспомнила она ночь в Вестонберте, любовь и нежность, которые испытала в его объятиях. Все оказалось ложью. Ложью. Иначе ему не потребовались бы ласки любовницы. Генри поднялась по лестнице и направилась к своей спальне.
— Нет, — Данфорд положил руку ей на плечо. — Я распорядился перенести твои вещи в мою комнату.
Она резко повернулась:
— Ты не
— Имел, — оборвал он ее, чуть ли не силой вталкивая в свою спальню. — У меня и сейчас оно есть. — Он помолчал и, словно решив, что несколько погорячился, добавил уже мягче: — Тогда я был уверен, что ты не будешь возражать.
— Я могу вернуться в свою комнату, — предложила она с мольбой в голосе. — Если ты против того, чтобы я осталась здесь, я могу вернуться.
Он горько улыбнулся:
— Нет, я не против, и ты знаешь это. И я хочу тебя, Генри. Мне даже страшно, как сильно я хочу тебя.
Ее глаза наполнились слезами.
— Все не так, Данфорд.
Он смотрел на нее и не мог поверить своим глазам, ему было невыносимо больно и обидно. Затем он повернулся и пошел к двери.
— Чтобы через двадцать минут ты была готова, — отрывисто произнес он и, не оглянувшись, вышел.
Глава 23
Руки Генри дрожали, когда она снимала дорожное платье. Белл и Эмма позаботились о ее приданом, поэтому саквояж оказался заполнен множеством тончайших ночных рубашек. Ей, привыкшей к хлопковому белью, они казались несколько нескромными, но замужней женщине, наверное, именно такие и следовало носить. Помешкав, она надела одну из них. Генри оглядела себя, тяжело вздохнула и забралась в кровать. Бледно-розовый шелк был почти прозрачным, через ткань просвечивались темные соски. Она до подбородка натянула одеяло.
Когда вернулся Данфорд, на нем был темно-зеленый халат.
— Не нервничай, Генри, — безразлично проронил он. — Мы с тобой уже занимались этим.
— Тогда все было иначе.
— Иначе?
Данфорд внимательно посмотрел на нее. Ее слова болью отозвались в его сердце, заставив еще раз все вспомнить. Иначе. Ведь теперь не надо притворяться, что она любит его. Стэннедж-Парк принадлежит ей, осталось только выпроводить его из имения.
Молчание длилось почти минуту, после чего она наконец ответила:
— Не знаю.
Данфорд почувствовал фальшь в ее словах, и в нем закипела ярость.
— Что ж, мне все равно, — почти прорычал он. — И пусть все будет иначе. — Он сорвал с себя халат и забрался в кровать. Приподнявшись над ней на руках, он увидел, какими огромными стали ее глаза.
— Я сделаю так, что ты захочешь меня, — прошептал он. — Я знаю, что смогу сделать это.
Он лег на бок поверх одеяла, под которым она пряталась, и притянул ее к себе. Она почувствовала горячее дыхание за мгновение до того, как его губы коснулись ее. Он жаждал ответа, а она все пыталась найти объяснение его действиям. Он вел себя так, будто на самом деле хотел ее. И все-таки она знала, Что это не так. Чувства Данфорда были не так сильны, чтобы он смог отказаться от других женщин. Чего-то в ней не хватает, но чего?
Внезапно Генри выскользнула из его объятий, прикрыв рукой распухшие губы.
Он насмешливо поднял бровь.
— Я не умею целоваться, — вырвалось у нее.
Он засмеялся.
— Я научу тебя, Генри. Ты делаешь это вполне профессионально. — И словно в доказательство он поцеловал ее еще раз, глубоко и нежно.
На этот раз ей не удалось остаться безразличной. Однако она еще не утратила способности мыслить трезво. Генри торопливо и с любопытством начала осматривать свое тело, пытаясь понять, чего же в ней не хватает для того, чтобы удержать его.