Пляска на бойне
Шрифт:
— Да? Возможно. То есть на толстой лошади удобнее ездить. Надо будет спросить у кого-нибудь из конной полиции. Знаешь, когда я был мальчишкой и мечтал стать полицейским, я хотел попасть в конную полицию. Стоило мне в первый раз увидеть конного полицейского, как я только об этом и думал. Конечно, к тому времени, как я поступил в Академию, это у меня прошло. И все-таки, знаешь, служить в конной полиции не так уж плохо.
— Если любишь лошадей.
— Ну, конечно. А если не любишь…
— Нет, ты как хочешь, а Термен не кончал с собой, — сказал я.
— Трудно сказать. Человек раскалывается, потом приходит домой, утром просыпается, и до него доходит, что он сделал. Он видит, что деться
— На него это не похоже. И он боялся не суда, он боялся Стетнера.
— Но на окне только его отпечатки, Мэтт.
— Стетнер был в перчатках, когда прикончил Аманду. Он мог и снова их надеть перед тем, как выбросить Термена в окно. Термен здесь жил, его отпечатки все равно тут есть. Или же Стетнер заставил его открыть окно. «Ричард, здесь невозможно жарко, нельзя ли немного проветрить?»
— Он оставил записку.
— Ты ведь, кажется, говорил, что она напечатана на машинке.
— Да, знаю, но бывает, что и настоящие самоубийцы оставляют записки, напечатанные на машинке. Записка довольно обыкновенная. «Господи, прости меня, я больше не могу». Там не сказано, что он это сделал, и не сказано, что не сделал.
— Это потому, что Стетнер не знал, много ли нам известно.
— Или потому, что Термен не хотел рисковать. Представь себе, что он упадет с пятого этажа и останется жив. Вот он лежит в больнице с двадцатью переломами костей, и ему совсем уж ни к чему обвинение в убийстве из-за собственной дурацкой записки. — Он ткнул сигарету в пепельницу-сувенир. — На самом деле я с тобой согласен. По-моему, ему помогли выпасть из окна. Вот почему я вчера вечером заставил ребят из лаборатории поработать здесь как следует, и вот почему мы ищем свидетелей, которые видели бы, как кто-нибудь входил или выходил отсюда вчера утром. Неплохо было бы отыскать такого свидетеля, и неплохо было бы, если бы ты как-то связал это со Стетнером, только могу тебе сказать, что этого не случится. А даже если и случится, ничего доказать не удастся. Ну приходил он сюда, ну и что? Когда он уходил, Термен был еще жив. Он был в отчаянии, он был как будто не в себе, но кто мог подумать, что несчастный покончит с собой? Все вранье, конечно, но пойди это докажи.
Я ничего не сказал.
— И к тому же, — продолжал он, — может, оно и к лучшему. Мы знаем, что Термен убил свою жену, и это не сошло ему с рук. Правда, ему в этом помогли, и, возможно, это был Стетнер…
— Конечно, Стетнер.
— Почему конечно? Мы это знаем только со слов Термена во время вашего частного, никак не зафиксированного разговора за несколько часов до того, как он упал и разбился. А что, если он морочил тебе голову, ты об этом не подумал?
— Я знаю, Джо, что он морочил мне голову. Он старался изобразить себя в самом выгодном свете, а Стетнера представить каким-то Свенгали и одновременно Джеком-Потрошителем [37] . Ну и что из этого?
37
Свенгали — персонаж романа Дж. Дюморье (1834-1896) «Трилби» (1894), наделенный способностью оказывать непреодолимое магическое воздействие на людей. Джек-Потрошитель — преступник, совершивший в 1888 г. несколько зверских убийств в Лондоне и так и не разысканный.
— А то, что,
— Я смотрю, ты не поленился проверить.
— Конечно, не поленился. А что я, по-твоему, должен был делать? Если он такой злодей, я бы с удовольствием его засадил. Только он не выглядит таким уж злодеем — по крайней мере, по бумагам.
— Просто второй Альберт Швейцер [38] .
— Нет, — сказал он. — Наверное, он и в самом деле мерзавец, тут я с тобой согласен. Но это еще не преступление.
Я позвонил Лаймену Уорринеру в Кеймбридж. Но я оказался не первым, кто сообщил ему эту новость. Какой-то пронырливый репортер сделал это за меня — он позвонил брату Аманды, чтобы узнать его мнение по этому поводу.
38
Швейцер Альберт (1875-1965) — французский философ, теолог, врач и миссионер, лауреат Нобелевской премии мира (1952).
— Конечно, я отказался от комментариев, — сказал он. — Я даже не знал, правда ли это. Он что, покончил с собой?
— По всей видимости.
— Понимаю. Это не то же самое, что «да», верно?
— Не исключено, что он был убит своим сообщником. Полиция рассматривает эту версию, но они не надеются что-нибудь выяснить. На данный момент нет никаких улик, которые противоречили бы версии о самоубийстве.
— Но вы не верите, что это было самоубийство.
— Не верю, но это не имеет значения. Вчера вечером я провел с Терменом несколько часов и добился того, чего вы от меня хотели. Он признался, что убил вашу сестру.
— Неужели?
— Да. Он пытался свалить большую часть вины на своего сообщника, но признался, что тоже приложил к этому руку. — Я решил немного погрешить против истины. — Он сказал, что почти все время был без сознания. А ее сразу же ударили по голове, и она ничего не чувствовала.
— Хотелось бы верить.
— Я должен был встретиться с ним вчера после обеда, — продолжал я. — Надеялся добиться от него полного признания, а если не выйдет, то хотя бы записать наш разговор и передать запись полиции. Но прежде чем я успел это сделать…
— Он покончил с собой. Что ж, могу сказать одно. Я рад, что нанял вас.
— Да?
— Вы ведь не будете отрицать, что ваше расследование заставило его это сделать?
Я подумал.
— Пожалуй, да.
— И я еще рад, что все закончилось именно так. Это куда проще, чем долгое судебное разбирательство, да и грязи меньше. К тому же преступники часто выходят сухими из воды, верно? Даже когда все знают, что они виновны.
— Случается.
— А даже если и нет, то либо получают небольшой срок, либо хорошо себя ведут в тюрьме, становятся примерными арестантами, и через четыре-пять лет их досрочно выпускают. Нет, я более чем удовлетворен, Мэттью. Я вам что-нибудь должен?