Пляски демонов
Шрифт:
Федя Войтылов, сын прапорщика и бухгалтера (прапорщиком была его маманя, это несущественная деталь, ни коим образом не должна повлиять на дальнейший ход повествования) где-то раздобыл «зелёно-ящичных» дровишек раскочегарил буржуйку и начал жалиться по поводу документов украденных у него Борзым. Жалился от всей души, но банку с тушенкой из рук не выпускал, и все время зачёрпывал оттуда деликатес алюминиевой ложкой.
При упоминании современным Алешей Карамазовым имени Борзова, боковым зрением увидел, как неожиданно дернулись руки, и нервенно захлопотало
В этой точке повествования пасьянс «Паук» сошелся в марьяж с «Косынкой», все элементы срослись в единое целое через пуповину.
Как было не противно, но пришлось напрягать память, затуманенную гидрашкой и вспоминать, что где-то описание жоркиной внешности уже слышал.
Федька, собака чабанская, подсказал…
Он рассказывал о мерзком типе по имени Борзой, безошибочно обращаясь к Жорику, как к человеку, который знает не только предмет разговора, но и действующих лица и исполнителей. Тот, к кому обращался оратор, ей-богу дурья башка с аспидными намерениями, был зело пьян, и вопросов, типа: а это кто такой… а этот почему… а зачем он сделал то и не сделал это? — не задавал.
Когда Жорка вышел до ветру сбросить напряг с пузыря, я к Федьке, давай такой, сякой, рассказывая, где и при каких обстоятельствах ты с ним познакомился?
Не переставая черпать и жевать, тот поднял глаза долу, что-то на почерневшем потолке высмотрел, потом элегантно высморкался, пошевелил толстыми губами и молвит:
— Так я ж тебе, святой человек, говорил. — Он облизнул ложку и с нежностью понюхал содержимое банки. — У Борзого я его видел… Там и познакомились…
В этот момент ввалился Жорка с расстегнутыми штанами, полярник, твою… мать…
Я предостерегающе поднял руку.
— Потом доскажешь…
Жорик обвел мутным взглядом тусклое помещение.
— В этом цубике мы с Маринкой и маленькой Катей жили…
Кто это такие, я догадывался. Видно Маринка это прирученная им собачка породы терьер, а маленькая Катя — её дочка. Но разговор не о зоофилии… Сам он был очень хорош. Живот элегантно выпирает вперёд и явно указывает на то, что не хлебом единым жив человек, а вот лицо…
На лице вошедшего кроме признаков алкогольного опьянения, щедрыми мазками было написано: «Я — счастливый человек! Мне — хорошо! Всем кто не согласен — рекомендую сходить в жопу…».
Жорик нетвердой поступью подошёл к топчану, на второй ярус лезть не рискнул и рухнул на клеенку с такой же, как текст улыбкой.
Спать я ему, мерзавцу, не дал. Растолкал кабана собачьего с криками и вопросами:
— Кто ты такой есть? Молчать, фашист, предатель… — Фантазий и разговорных слов, которые можно написать на бумажке, в условиях крайнего севера катастрофически не хватало, впрочем, трошки отыскалось. — Говори правду… Х-х-х-х-х-х… А то хуже будет, скотина.
Он
— Что ты там бормочешь? Ничего не слышно, давай, подонок, разоружайся… — Встряхнул его за живот и ущипнул за щеку.
Чудак пришел в себя и осмысленно прошептал:
— Помо… Умоля… Помогомоми мне…
— Чем?
Он протянул мне свою заскорузлую ладонь и осмысленно произнес:
— У меня сил нету вооще, поэтому… — он был независимо печален, но не пытаясь сфокусировать глаза в одну точку сухо произнёс — сложи сам себе кукиш, и сунь его себе под нос.
Сначала я зло откинул руку, но потом поднял глаза к образам Эль Греко (репродукции из Огонька) и до меня дошёл смысл этой известной шутки патриотов (беда — как долго) и я расхохотался. Смех вперемешку с пьяным храпом — удивительное сочетание добра и света. Аллилуйя, друзья, аллилуйя!
Опрос подозреваемого пришлось отложить на время возвращения его из нирваны. Стоял над ним поникшим фикусом и под одобрительные взгляды Феди, только руками разводил, не зная, что делать. В результате чего, ещё раз могу заверить примкнувших к моим рассуждениям граждан — лучше иметь плохих друзей, чем хороших врагов.
Возник лютый конфликт интересов с самим собой, стоящим над жоркиной тушкой: — Дать ему в бубен спящему или дождаться пробуждения и, только потом, вынести ему передние резцы.
Хотя, посмотрел повнимательнее — ну, здоровый же бугай и морда… Такая противная морда… Еще и небритая, как у ризеншнауцера… Загривок, гад, нарастил — не обхватишь, не обовьёшь, чтобы придушить…
А если он мне в честном бою накостыляет? А? Вот вопрос, а ответ где? Нетути его.
Подошел к тусклому зеркалу с бахромистой амальгамой… То что увидел больше огорчило, чем обрадовало, хотя на этот раз даже в профиль не становился, огорчался так. Да, уж! Пора тебе парень, принимать поливитамины и вернуться к утренней гимнастике и по примеру любимой тещи тягаться по утрам ко двору, чтобы вылить на себя два ведра воды. Б-р-р-р-р-р-ы…
Утром у всех троих, по заведенной туристами полярниками традиции, наступил этап промывки и тушения (причем — одновременного) внутренних канализационных труб — они сохли соломою на ветру и горели неимоверно. При горении трёх комплектов старых труб, за пределы организма выделялся ядовитый дым и мерзкий ацетоново-чесночный запах перегара.
В эти сложные утренние часы наступившего дня, что уж меня окончательно выбило из колеи, это то, что глаза монаха в оранжевом, с мудрым прищуром и тихим смирением мне не явились. Мне надо было хоть как то срочно их увидеть, т. к. вопросы кое какие накопились.