Пляж острых ощущений
Шрифт:
— Жаловаться, — машинально поправил я. У меня совсем кончились силы, я готов был опять потерять сознание и очень боялся этого — вдруг опять все забуду?
— Слушай меня, — попросил я пацана. — Приведешь сюда Элку. Можешь найти ее…
— Да знаю я, где найти вашу Элку, — перебил меня он. — Я до сих пор не сказал ей про вас только потому, что не знал — можно ли. Ей-то не двенадцать лет, ее за соучастие привлекут. Вот стемнеет, и приведу.
То, что в пещеру зашла Беда, я понял по тому, как
Весь день я проспал, — именно проспал, а не провалялся в забытьи, — и проснулся от того, что в воздухе вдруг повисло напряжение. Это ощущение я не мог перепутать ни с чем — оно возникало всегда, когда Беда появлялась рядом. Минус замыкало на плюс, и — шел ток по жилам.
— Элка?! — тихо спросил я темноту.
Что-то зашуршало, и через секунду внизу вспыхнуло пламя свечи. Оно выхватило длинный силуэт тени, который дрожал на стене в унисон с пламенем.
— Элка! — снова позвал я.
— Ну я пойду, погуляю, — раздался голос Максима Максимовича.
— Желательно до утра, — порекомендовал я ему. — Элка!
Силуэт возмутительно промолчал.
— Элка, черт тебя побери, почему ты молчишь?!! — разозлился я.
— Я еще не очень привыкла к тому, что ты жив, — тихо сказала Беда, взяла в руки свечу, наклонилась и осветила мое лицо. Горячий воск капнул мне на губу, я заорал, а потом громко выругался.
— Точно ты, — сказала Беда и присела на край настила.
Я думал, она заплачет. И бросится меня обнимать. И начнет целовать. И будет навзрыд причитать, как это делают все нормальные бабы и в горе, и в радости. А она просто села рядом и сказала обыденно: «Точно ты».
— Значит мне не почудилось.
— Что?
— Слово «Люблюбеду» на песке.
— Я написал «Я не виновен».
— Ты написал «Люблюбеду».
— Я не виновен.
— Люблюбеду!
— Я не виновен! Мне лучше знать, что я написал!
— Нет мне лучше знать, что ты написал!
— Ну да, ну как же!! Ты всегда все за меня знаешь! Ты святая, а я козел!
Я закрыл глаза. Я просто не мог ее видеть — длинную, вздорную, несговорчивую, и бесконечно родную.
— Ну вот мы и поссорились, — сказала Беда и поцеловала меня в обожженные воском губы.
Я не ответил на ее поцелуй. В конце концов, я тут больной, я — чудом спасшийся, я — невинно оговоренный, пострадавший, еле выживший, из пепла воскресший…
— Между прочим, я с горя дважды пыталась покончить с собой, — обиженно произнесла Элка.
— Не получилось?
— Нет, — буркнула она.
— Я так и знал, что не получится, — усмехнулся я и приоткрыл один глаз. Беда заворожено смотрела на пламя и, если бы не этот не обращающий на меня внимания взгляд, я поставил бы счет десять-ноль в свою пользу.
— Как Сазон? — спросил я.
— Исхудал. Не бреется. Ждет тебя. Даже дом для внуков купил.
— Мальцев?
— Пьет потихоньку. Горюет. Не написал ни одного «квадрата», плюнул на имидж творческой личности
— Маман?
— Носит шляпы и мини. Не верит, что ты погиб. Твердит, что ее материнское сердце не врет.
— Кармен-Долорес?
— Все время говорит что-то по-испански, помогая себе руками.
Я помолчал. Беда все смотрела на пламя.
— Элка! — Я взял ее руку и потянул к себе. Силенок у меня было мало, но она поддалась, упала рядом со мной, и оказалось, что она все-таки плачет — беззвучно и незаметно, намочив слезами стекла очков и щеки. Я обнял ее как мог, как позволяли ушибы и сломанные ребра.
— И кого мы похоронили? — всхлипнув, спросила Беда.
— Конвоир по дороге подхватил своего приятеля. Он был высокий, здоровый, он мог вполне сойти за меня… в обгоревшем виде. Меня спасло то, что по какой-то причине на меня не надели наручников.
— Сазон ухитрился всунуть кому-то взятку, чтобы на тебя не смели надевать кандалы! — засмеялась Элка сквозь слезы.
— Я не успел никого вытащить из машины! Поскользнулся и полетел вниз с обрыва.
— Ты не должен в этом себя винить.
— Что теперь делать? Сдаваться?!
— Нет! — Беда вырвалась из моих некрепких объятий и опять уселась напротив свечи. — Ты будешь кретином, если сделаешь это. Ты не виноват в том, в чем тебя обвинили, ты не виноват в том, что случилась авария, ты не виноват в том, что какой-то мальчишка отволок тебя в эту пещеру. Ты вполне можешь проваляться тут без сознания еще недельку, а за это время…
— Что за это время? — усмехнулся я.
— Жертва номер четыре уже появилась! — выкрикнула Беда.
— Да ну? — Я попытался привстать и у меня это почти получилось.
— Ты будешь смеяться, но ей стала Юлиана Ульянова!
— Нет, я не буду смеяться, — я обессилено упал на спину и засмеялся.
— Юлиана жива. Ее спас дурацкий шиньон, который она нацепила. Ульянова лежит в больнице с сотрясом. Ты спрашиваешь — что делать? Сидеть в этой норе, пока я не найду убийцу. Я в двух шагах от этого! Я нашла главную зацепку: все жертвы знали друг друга! Пока я не поняла, что их связывало, но при упоминании имен друг друга они теряют сознание! Дай слово, что ты не сунешься ни в какую милицию, пока я не разберусь в этом деле!
— Даю, — улыбнулся я. — Тем более, что я все равно не смогу этого сделать. Мне даже дышать больно, не то что ходить. Так что если ты не сдашь меня…
— Не сдам! — захохотала Элка — Не сдам. Только Сазону надо организовать встречу с тобой, а то он совсем зачахнет. Знаешь, какой он сон видел?..
Мы проговорили, пока рассвет не заглянул в расщелину через зелень листвы. Свечка погасла — сгорела до основания, а за ней утухла и Элка — заснула у меня на плече, бормоча что-то про молоточника, про Бэлку, про Барсука, и про то, что двери жилища ни в коем случае не должны выходить на банк.