Плюс-минус бесконечность (сборник)
Шрифт:
Лет тридцать назад Антон Феликсович, как уже упоминалось, работал в НИИ. Главным инженером научно-исследовательского института был Фрол Степанович Липкин — массивный мужчина, авторитетный, шумный, прекраснейший специалист, властный и жесткий, но незлой человек — таким он запомнился.
Фрол Степанович незадолго до этого получил Государственную премию за создание радиорелейной аппаратуры. Читатель, возможно, знает, что радиорелейная линия — это цепочка приемопередающих станций, работающих на ультракоротких волнах и расположенных в пределах прямой видимости,
Однажды Фрол Степанович решил, что его непосредственные подчиненные — руководители отделов и лабораторий — слишком уж закисли в своих четырех стенах, и повез их на полигон: пусть понаблюдают аппаратуру в действии и проникнутся еще большим чувством ответственности за порученные им участки работы.
Браницкий увидел большое поле с расставленными там и сям автофургонами. На их крышах шевелились неуклюжие антенны.
Подошли к одному из фургонов. Ефрейтор — оператор станции — вытянулся в струнку: главный, хотя и был человек сугубо штатский, произвел на него впечатление генерала, если не маршала. Впрочем, такое впечатление он производил на всех.
Следом за ефрейтором Липкин и Браницкий (на него пал выбор) втиснулись в кузов. Для ефрейтора места не осталось, он спроецировался на стенку, превратившись в смутно угадываемую тень.
— Сейчас я вступлю в связь, — торжественно провозгласил главный и начал крутить ручки.
Но почему-то никто не спешил вступить с ним в связь, несмотря на страстные призывы. В ответ слышалось только гудение умформера.
— Черт знает что, — наконец не выдержал Фрол Степанович. — Это надо же суметь довести аппаратуру, такую надежную, такую удобную в эксплуатации, до состояния…
Договорить ему не удалось. Тень ефрейтора, внезапно материализовавшись, вежливо отодвинула в сторону тучного Фрола Степановича, и… буквально через несколько секунд в наушниках послышалось:
— «Резеда», я «Фиалка», как поняли? Прием!
Впервые Браницкий видел главного таким сконфуженным. Но надо отдать ему должное — оказавшись в смешном положении на глазах у подчиненного, он сохранил чувство юмора:
— Это еще что! Вот во время войны сдавали мы государственной комиссии радиоуправляемый танк с огнеметом. Пробило какой-то там конденсатор, и танк двинулся прямо на нас. Комиссия — генералы, представители главка — врассыпную. Бегу по полю, слышу: танк за мной. Поворачиваю налево, и он туда же. Направо — то же самое. Ну, прямо с ума сошел! А огнемет заряжен… Да, натерпелся я тогда страху…
Тридцать лет спустя Антон Феликсович вспомнил этот эпизод и представил тучную фигуру главного, убегающего от сумасшедшего танка…
«А если сойдет с ума баллистическая ракета?» — похолодев, спросил себя Браницкий.
Антона Феликсовича раздражали бесплодные в своей сути дискуссии по поводу якобы существующего конфликта между «физиками» и «лириками». Сколько раз за последнюю четверть века он слышал нелепое утверждение, что «технари» постепенно подминают под себя «гуманитариев», которым сама история доверила бремя культурных ценностей, несовместимое со всякими там лазерами и электронвольтами!
Браницкий
«Глупо противопоставлять художественное творчество техническому! — возмущался Браницкий. — Нет ни того ни другого порознь, есть — Творчество, рамок и границ для него не существует».
Антон Феликсович справедливо относил себя к интеллигентам. Впрочем, он был убежден, что сегодня интеллигентность — уже не признак принадлежности к одноименной социальной прослойке, а общенародная черта.
Слово «интеллигент» издавна считалось почти что синонимом понятия «культурный человек». А признаками культурности всегда были воспитанность, безупречная грамотность, умение разбираться в литературе и искусстве, но не в физике и тем более не в технике — здесь допускалось полное невежество. Им даже щеголяли, на «технарей» смотрели свысока.
Жизнь выдвинула новые критерии интеллигентности. Сегодня в равной мере некультурны и неинтеллигентны инженер, не приемлющий искусства, и лингвист, бравирующий незнанием физики. Нет конфликта между «технарями» и «гуманитариями», есть две формы невежества…
Примером современного интеллигента, человека, гармонично развитого физически и духовно, обладающего широким спектром интересов, был для Браницкого академик Форов. Бывший детдомовец, волей и талантом достигший вершин в науке, находил время и для игры в теннис, и для занятий музыкой. Антон Феликсович помнил, как Форов однажды сел за рояль и начал наигрывать — для себя, непринужденно, нисколько не рисуясь. Чувствовалось, что он испытывает удовольствие, выражая свои мысли, чувства, настроение в непритязательных созвучиях.
Вряд ли его игра могла бы импонировать знатоку, возможно, даже вызвала бы у него раздражение, но Браницкий испытал самую настоящую зависть. Он не завидовал ни положению Форова (все в мире относительно!), ни его таланту в профессиональной области, а вот здесь позавидовал и тотчас устыдился этого несвойственного ему чувства.
— Антон Феликсович, скажите, в чем, по-вашему, состоит смысл жизни? — спросила Таня Кравченко во время очередной «лирической паузы».
— Видите ли, Таня, на этот вопрос каждый должен найти свой ответ.
— И все же, что думаете по этому поводу вы?
— Хотите послушать небольшую притчу? По окончании института я начал работать в НИИ. Нашим отделом заведовал Борис Михайлович Коноплев, крупный, сильный человек. Мне он казался пожилым, а ему не было еще и сорока. Через несколько месяцев меня перевели в другой отдел, наши пути разошлись, но стиль работы Коноплева, его талант умного, волевого руководителя стали примером, которому я, не всегда успешно, старался следовать.
— А потом вы с ним встречались?